Утром, с трещавшей от похмелья головой, Миша пришел на службу: вызвали на одно из многочисленных совещаний у генерала – ректора Института.
Генерал был человеком в высшей степени тщеславным, лишенным зачатков чувства юмора и, тем более, самоиронии. Приветствовать его появление перед подчиненными полагалось стоя навытяжку. Он мог опоздать, хоть на час (и часто делал это!), но все смирно сидели и ждали, не выказывая возмущения – тем более, что в зале заседаний были камеры видеонаблюдения.
Был бы Миша в нормальном состоянии, сдержался бы, а тут появление коротконого напыщенного генерала, которому только короны не хватало, и приторно-сладкие лица подчиненных вызвали у него приступ гомерического хохота. Так и стоял – ржал, как конь и хлопал в ладоши.
Скандал был грандиозный. Из органов не выкинули только благодаря отцу, но из Института пришлось уйти, о диссертации речи не шло. Однако влияния отца хватило на то, чтобы Мишу взяли на должность помощника участкового в одном из районов Заречья – чаще всего должность эта никем не занята. Ласточкин оказался классным парнем, так что, положа руку на сердце, Мише тут нравилось куда больше, чем в Институте, хотя перспективы, конечно, были намного скромнее.
– Инфантильный лоботряс! Сказочный идиот! – орал отец. – Отсидишь там четыре года, как миленький! Потом видно будет. Но я тебя предупреждаю: еще одна выходка – и ты мне не сын! Живи, как хочешь!
Сейчас, направляясь к Копосовой, Михаил думал, что впервые в жизни делает что-то похожее на то, чему его учили пять лет: выясняет обстоятельства запутанного дела, расследует преступление.
Ерунда, конечно. Самодеятельность, как сказал бы отец. К тому же основано все на словах сумасшедшего «ходока». И тем не менее.
Миша подошел к двери, нажал на кнопку звонка и скроил строгую, но вместе с тем сочувствующую мину, которая, по его мнению, приличествовала данному случаю.
Дверь открыли довольно скоро. Перед Мишей стояла невысокая женщина в темном платье. Узкие губы ее были накрашены алой помадой, на шее красовались коралловые бусы.
Она вонзила в Мишу ледяной взгляд и спросила:
– Вы по какому вопросу, молодой человек?
На скорбящую мать, образ которой нарисовал в своей голове Михаил, женщина похожа не была. Но, с другой стороны, она что, должна была с разбегу припасть к его груди и разразиться рыданиями?
– Помощник участкового уполномоченного лейтенант Матвеев, – представился Миша.
Копосова все так же смотрела на него немигающим взглядом.
– Мне нужно задать вам несколько вопросов о смерти вашего сына. Вы ведь Копосова? – Имени и отчества женщины он не знал, и фраза получилась обрезанная.
Угол накрашенного рта дернулся и пополз вниз.
– О чем говорить? Все уже сказано.
– Да, конечно. – «Хватит мямлить! Ты полицейский или кто!» – Нам поступил сигнал о том, что это могло быть не самоубийство. Точнее, вашего сына могли вынудить совершить этот поступок.