узкий шифоньер с куском разбитого зеркала и полопавшимся шпоном на боках. Против него под окнами обитал стол-тумбочка, сплошь заставленный кружками и грязными тарелками. На промасленной газете лежали селедочные хвосты, яичная скорлупа, размякшие стрелки лука, корки хлеба. Дальше, справа у железной печки, стояла кровать с продавленной периной, серой подушкой и каким-то тряпьем. У левой стенки Александр приметил нечто похожее на буфет, полки которого опять же заполняли пустые бутылки, банки, всяческий мусор.
Васильков не подал виду, что сильно удивлен тем, как жил его родной дядька. Ведь, по легенде, выходило, что Александр бывал тут и ранее, видел жуткий бардак, бегал за водкой для опохмелки, вдыхал отвратительную смесь из запахов мочи, табака, перегара, рвотных масс и еще бог знает чего.
Посему он поставил на пол чемодан, раскинул руки, широко улыбнулся и заявил:
– Ну, Тимофей Григорьевич, обнимемся, что ли?
Мужчины обнялись, похлопали друг друга по спине.
– Дома-то был? Видал, чего немец-то, гад ползучий, натворил? – спросил дядька и всхлипнул. – Суки поганые, ни дна им, ни покрышки!
– Прошелся с вокзала, поглядел, – глухо отозвался племянник. – Там стройка сейчас – ничего не узнать.
На месте дома, рухнувшего от взрыва бомбы, Васильков действительно побывал. За два дня до начала операции по внедрению в банду он наклеил усы, оделся в простенькую рубаху, надвинул на лоб фуражку и вместе со Старцевым отправился по нужному адресу. Развалины уничтоженного дома огораживал деревянный забор, за которым копались рабочие, разбивали кувалдами и ломами крупные обломки кирпичных стен. Васильков замедлил шаг и внимательно оглядел округу. Он старался запомнить расположение соседских дворов, высотность домов, деревья, лавочки и прочие детали.
– К соседям-то не завернул? – осведомился дядька Тимофей, отстранившись от племянника. – Ты же дружил с Валькой Климовым.
– Не стал тревожить. Зачем? У него своя дорога, у меня теперь своя.
– Оно и верно. Незачем. – Хозяин комнаты повернул гостя к свету. – А ты вроде как выше стал, плечистее и лицом просветлел, – подивился он. – Весь изменился. Повстречай я тебя на улице, ни в жизнь не узнал бы!
– Война, понимаешь ли, – заявил племянник и печально усмехнулся. – Она никого не молодит, Тимофей Григорьевич, а только старит, калечит да убивает.
– И то верно. А с рукой-то что?
– Осколками повредило под Данцигом. Пока плохо работает, но доктора пообещали, что восстановится. – Александр нагнулся, подхватил чемодан, поставил его на свободный угол стола и похлопал по шершавому боку. – Слушай, а ведь у меня тут пол-литра припасено для торжественной, так сказать, встречи. У тебя закусить не найдется?
Тимофей вмиг просиял.
– Пол-литра, говоришь?! Беленькой?
– А то какой же!
– Да, конечно, родненький! Это мы сейчас сообразим. Это я мигом! – Дядька метнулся к двери, да на полпути вдруг остановился, обернулся, поскреб через штанину ногу и пробурчал: – Саня, у меня двадцать