Травля: со взрослыми согласовано. 40 реальных историй школьной травли
с группой ребят. Детали мне не известны, но произошло что-то настолько серьезное, что для парня пережитая психо-травма стала основополагающей на долгие годы. Он все шесть лет свою жизнь выстраивал вокруг тех событий. Шесть лет с этим жил изо дня в день, даже не жил, а выживал. Он учился в колледже. Хотел поступать в российский вуз, заниматься наукой. Тут еще карантин наложился. Стало понятно, что скорее всего, планам не суждено сбыться. Поэтому с марта мальчик начал планировать уход. А в мае сделал это. С родственниками я тоже разговаривала, они считали, что он справился с этой ситуацией, перерос, забыл, хотя иногда он в разговорах с ними упоминал. Почему-то они не придали серьезного значения его словам. Сейчас, конечно, они винят себя, что не досмотрели, что тогда шесть лет назад не довели до конца, все спустили на тормозах.
Мы с вами живем теперь в разных странах, но система образования у нас общая, наследие советской. В этой системе нет места самому ребенку, как отдельной единице, за редким исключением уникальных педагогов или уникальных директоров, которые выстраивают работу школы вокруг ребенка, как вокруг личности, а не вокруг детей, как стада баранов. Никогда не забуду, как в конце девятого класса у моей старшей дочери был устроен педсовет перед поступлением в десятый класс. Каждый ребенок заходил в кабинет директора, родителю разрешалось присутствовать. Помню, стоит посередине мой ребенок, вокруг суровые женщины, и директор сказала такую фразу: «Мне ваши таланты не интересны, мне нужны данные тестирования». Мне стало очень понятно, что есть наши дети в школе. Это всего лишь результаты тестирования и рейтинг. Все!
А потом в школе поменяли директора, и мы поняли, что это был не худший вариант. Пришла директор – бывший парторг, человек системы с головы до ног. Она пришла и сразу начала устанавливать свои порядки. Но делала это так не интеллигентно. Дети были в шоке. Она кричала на учителей, учителя потом срывались на детях. Моя младшая дочь училась там же, и она все это рассказывала в недоумении: «Мама, как она может обзывать при нас учителя?» Это было безобразно.
В конце десятого класса моей старшей дочери я поняла, что она не хочет идти в школу вообще никак. В апреле меня вызвали в школу на разговор, сообщили, что мой ребенок отвратительно себя ведет. Это заключалось в том, что у ребенка на все есть свое мнение. Если на нее будут повышать голос, она попросит этого не делать, тогда как реакция других детей заплакать, уйти в себя. Моя дочь вполне грамотно отстаивает свои границы и просит к себе уважения. Она к этому времени уже работала волонтером в центре инклюзивных программ, там же, где и я, и видела другой мир. Ее возмущало, когда учителя обзывали детей при всем классе за макияж, за умственные способности. На первое сентября, например, девочек, у которых блузки были не чисто белые, а с элементами декора, прятали в кустах. Благодаря центру, у дочери произошло изменение ценностей, она стала иначе смотреть на понятие педагога, на любого ребенка. Она видела, как работают с аутистами,