(знакомая нота, но это лучше не трогать), вереска, солнца. Летняя степь на закате пахнет немного похоже…
– А кто тебя заставляет – так?.. – Кажется, он опешил. – Да. Реально псих. Ты сколько этим не занимался, гермо?
– Сорок один год.
– Ох и ни фига себе! – В голосе – неподдельное восхищение. – Мне семи хватило, чтобы все к чертям завалить. Прикинь, ни одного теста не прошел, вообще. – Боевик засмеялся. – Давай обратно, а? Жопой в луже, оно, конечно, охренеть как весело, но чего-то мокро.
– Что ты сказал про тесты? – Вроде бы стало чуть полегче.
– Сейчас сообразим, чего можно сделать. – Снова смех, уже покровительственный. – Не в первый раз. Сука Огден, чего удумал! Я ему не лабораторная зверушка, чтобы меня спаривать с кем попало.
– Я тоже. – Боль действительно успокаивалась. – Ладно, пошли. И надо рыжего вызвать…
– Напарника, что ли?
– Ну да.
Все еще больно. Пришлось опереться на протянутую руку, чтобы встать. Может, и впрямь что-то отбил? Но – уже спокойнее. На порядок спокойнее. Почему было сразу не сказать, что трогать не собираешься? Или… собирался, но раздумал?
Ну и день. Кошмарный день. Лучше бы его не было.
Начало, впрочем, было не самое плохое…
– Ты кто? Ты твоя мать или ее дочь? – Ит строго посмотрел на сидевшую напротив Маден и прищурился.
– Пап, ну не смешно это сейчас, – недовольно проговорила она. – Рыжий! Ит опять издевается!.. Пап, перестань, правда. Пузо же, ну чего ты… какая мама…
– Ты сидишь за столом и пуза не видно, – справедливо возразил Ит. – А вообще ты стала похожа на букву «я» из русского алфавита, ты в курсе?
– В курсе, Рыжий уже сказал. – Маден улыбнулась.
– Всегда он первым успевает, – проворчал Ит.
– Не всегда, – возразила Маден. – А вам точно нужно уходить?
Ит ждал этого вопроса. И в который раз удивился ее долготерпению: десять дней она держалась, ничего не спрашивая, а они в это время собирали снаряжение, ездили на стрельбы, на тренировки с чужой боевой группой, заканчивали в очередной раз переподготовку. Она все это видела. Вернее, они все это видели, все трое, вся эта странная семья. Семья их дочери. Видели – и молчали.
Но она все-таки не выдержала, сдалась.
– Надо, котенок. Действительно, надо. Поверь…
– Я не могу поверить, пап. – В травянисто-зеленых глазах Маден он сейчас видел то, что никогда, ни одного раза в жизни не появлялось в глазах ее матери, их жены. Орбели так смотреть не умела…
– Почему? – Ит посерьезнел. Сел ровнее, положил перед собой руки. Разговор предстоял неприятный, и он внутренне напрягся, собрался.
Дочь молча смотрела на него – с такой печалью, что сердце защемило.
Слабенькое осеннее утреннее солнце освещало кухню; через раздвинутые шторы в небольшое окно падали на пол прозрачные тонкие лучи, и за спиной Маден было сейчас бесконечное, линялое, словно бы выцветшее небо. Светло-рыжие