нем, на этот раз, что-то необычное.
– Пан гетман сегодня пасмурен! – сказал один.
– Пан гетман сегодня невесел! – сказал другой.
– Что это пан гетман начинает задумываться? – задал вопрос третий.
– Я его встретила в четверг, ехала с хутора, – вмешалась круглая крохотная молодица, похожая на узелок, – так он такой ехал, точно хмара! Поводья опустил, голову наклонил, а брови так чуть не перекрестились! И такой он был…
Но дальнейшее описанье прервалось появленьем новых двух лиц.
– Братчиха! братчиха! – прошумело кругом. Бандурист обратил глаза на братчиху.
Сравненье с «палючею искрою» было сравненье не дурное, а предположенье, что эта прямая, как стрела, спина отроду ни перед кем не гнулась, что эта смелая голова никогда ни перед кем не клонилась, имело, несомненно, много вероятия.
Когда братчиха ступила на ступеньку церковного крыльца, поводырка странствующего бандуриста остановила ее тихонько за широкий рукав сорочки.
– Пани, – сказала поводырка, – хустку обронили.
И протянула ей красную хустку.
Высокая стройная фигура приостановилась, обернулась, глянула на красную хустку, на державшую ее девочку, взяла хустку и сказала:
– Спасибо, дивчина.
Видно было, что нервы у нее были крепкие, что она не вздрогнет при какой бы то ни было неожиданности, не вскрикнет от какого бы то ни было испуга или изумления, что темные, большие, глубокие, как море, глаза прямо глянут на все и так же мало померкнут или зажмурятся, как яркие звезды, озаряющие с высоты грешную землю.
– Как тебя зовут, моя ясочка? – спросила она. – Ты, кажется, не здешняя?
– Нет, я издалека.
– Издалека? То-то ты такая изморенная! Откуда же ты?
– Ей и не припомнить всех сел и хуторов, через которые мы проходили, ласковая пани, – вмешался бандурист. – Повидали мы всего: и добра, и лиха, и правды, и кривды, бродили по берегам и по болотам; ну, да, благодаренье Господу милосердному, выбрались-таки на добрый шлях. Криво запрягли, да прямо поехали.
– Ну, и слава Богу, – ответила братчиха. – Вы придите на гетманский двор, – прибавила она, – пан гетман и пани гетманша любят слушать божественные псалмы.
С этими словами она скрылась в дверях храма.
Когда она скрылась, тогда стал очень заметен стоявший тут и внимательно слушавший пан братчик, о котором старый козак говорил, что он с виду ничего, а тонкая штука.
– Приходите на гетманский двор, – повторил пан братчик.
Бандурист низко поклонился и ответил:
– Спасибо ласковому пану за милость. После службы сейчас придем.
Из внутренности собора уже раздался спокойный сильный голос отца Михаила, запахло ладаном, грянул хор голосистых певчих.
Заутреня началась, и все разом двинулись в старое соборное здание, задевая локтями и плечами многочисленных чертей, подкладывающих уголья под грешников и грешниц, пручающихся, с разинутыми ртами и выпученными глазами, на огне и, таким образом, наглядно представляющих страшное