Вы, Ольга Александровна, потеряли ребенка, потеряли мужа. Вам больно, страшно и обидно от того, что вы не понимаете, как дальше будете жить. Но вы задумайтесь о том, что тысячи и тысячи женщин там, где идет война, где немцы ходят под окнами и нет гарантии, что в какую-то минуту тебя, твоего ребенка, или твоего мужа не убьют, где они теряют тех, кто дорог, они живут так же, как и вы. С той же болью, с той же горечью от утраты, с той же ненавистью. И не все они накладывают на себя руки. Многие из них пытаются принести пользу стране. Зачем погибать так пусто и бестолково? Зачем губить свою жизнь, если она так нужна родине в это кровавое время? Вы не задумывались о своем отце, который каждый день исполняет свой долг и при этом еще переживает ужасное беспокойство о своей дочери? Каково ему каждый день просыпаться и с ужасом молить бога, вы уж извините меня за эти слова, о том, чтобы его дочь осталась жива? Вы мать, вы сами потеряли ребенка, даже ни раз не увидев его. Вы понимаете, что я хочу вам сказать? Пожалейте своего отца, если уж не жалеете себя и принесите пользу стране вместо того, чтобы лежать и мечтать о том, чтобы смерть пришла раньше, чем ей положено! – закончил он такими словами свою речь, строго отчитав меня.
На меня будто бы нашло озарение после его слов. Я встала, подошла к нему и тихо обняла, поблагодарив за такую встряску моего подсознания. С той минуты я маленькими, но упорными шагами шла к принятию случившегося.
− Оля, − вернул меня от нахлынувших воспоминаний голос отца. – Может ты чего-то хочешь? Здесь за углом кондитерская твоя любимая, давай заедем? – с надеждой в голосе проговорил отец.
Я посмотрела на него и видя в его взгляде веру в то, что я, его дочь, ранее любительница сладостей, наконец то начну становиться на ноги и возвращаться к тому, кем я была ранее, улыбнувшись ответила:
− Давай. Хочу эклеров. Тех, которые мне всегда мама покупала, когда я была маленькой.
− Григорий, поехали к кондитерской! – скомандовал довольный отец и шофер направил машину к милому небольшому зданию из красного кирпича, которое совсем не менялось с тех времен, когда я еще была маленькой.
Внутри кондитерской все так же пахло ванилью и корицей, на небольших столиках стояли горшочки с фиалками и лежали красивые салфетки. Симпатичная продавщица в белом чепчике упаковала пирожные в красивую коробку, и мы с отцом поехали домой.
Зайдя в квартиру, я на миг зажмурилась, вдохнув запах окружающей обстановки, который напомнил мне о прошлой жизни.
− Оленька, что с тобой? – обеспокоенно спросил отец.
− Ничего папа, все нормально. Просто давно здесь не была, непривычно, − успокаивающим голосом ответила я и сняв с ног туфли направилась на кухню.
− Дочка, точно не нужно чтобы с тобой кто-то был, пока я буду на работе? – спросил отец.
− Да, папа, точно. Не переживай. Ничего с собой я не сделаю. Более того, я поняла, что нужно жить дальше. Жить и бороться за мир в нашей стране. Поэтому, я хочу прийти в себя и вернуться на работу, если ты не против, − ответила я, наливая чай