то теперь время, – повторял он. – Это вызовет тревогу и суматоху в рядах командиров».
Ворошилов надолго задумался, потом взял блокнот и стал писать шифрованную телеграмму на имя Сталина. Написав, прочитал ее Шапошникову. В ней он докладывал обстановку на сегодняшний день на Западном фронте и делал свои выводы и предложения.
Ворошилов просил Сталина не арестовывать Павлова, а просто отстранить от командования округом и назначить командующим танковой группой, сформированной из отходящих частей в районе Гомель – Рогачев.
По данным штаба округа, там находилось около двух танковых дивизий. Однако Сталин принял другое решение.
29 июня Ворошилов отдал приказ Мамсурову арестовать генералов Павлова, Климовских, Клича. Уже были готовы машины с охраной.
Мамсуров так будет вспоминать об аресте генералов. «Первым подошел сам Павлов. Снял ремень с пистолетом и, подав их мне, крепко пожал руку, сказал: „Не поминай лихом, Ксанти, наверное, когда-нибудь в Могилеве встретимся“. В отличие от вчерашней ночи он был почти спокоен и мужественен в эту минуту. Павлов первым сел в легковую машину.
Вторым сдал оружие начальник штаба Климовских. Мы с ним раньше никогда не встречались. Он был также спокоен, ничего не сказал и сел в ту же машину.
Третьим подошел ко мне замечательный товарищ, великолепный артиллерист – командующий артиллерией округа Клич. Мы прекрасно знали друг друга по Испании и всегда общались как хорошие товарищи. Клич был жизнерадостным человеком.
Он протянул свое оружие, с улыбкой обнял меня и тихо сказал: „Вот как дело обернулось из-за этого фанфарона и самовлюбленного павлина“. Он имел в виду, конечно, Павлова.
Через несколько минут небольшая колонна двинулась в путь на Москву».
Мамсуров смотрел вслед удаляющимся машинам и думал о словах генерала Клича. «А ведь действительно фанфарон». Вспомнилась их первая встреча в Испании в декабре 1936 года. Тогда весь день Хаджи вместе с переводчицей Линой, шофером Муньосом и мотоциклистом Луисом мотались по фронтовым частям. Несколько раз попадали под бомбежку «юнкерсов» и «капрони», под минометный налет, и к вечеру, едва живые, прибыли в штаб обороны Мадрида.
Мамсуров зашел к главному советнику комбригу Владимиру Гореву, чтобы доложить обстановку. В кабинете он увидел генерала испанской королевской армии. На фоне скромно, по-фронтовому одетых наших командиров – Ратнера, Лукача, Львовича, Помощникова этот испанец гляделся странно – словно он только что прикатил с парада или высокого приема. Но Хаджи прекрасно знал – какие сейчас парады? Уже два месяца идут непрерывные тяжелые бои. Напряжение страшное. И вдруг в этом рабочем, фронтовом кабинете разодетый в парадную форму с золотыми нашивками и аксельбантами генерал. «Просто павлин какой-то», – подумал тогда Хаджи.
Комбриг Владимир Горев представил Мамсурова. И вдруг «павлин» на чистейшем русском языке отрекомендовался: «Генерал Пабло».
Мамсуров с недоумением глядел то на «генерала Пабло», то на Горева.