Он кивком указал на желтые трубы за окном, из которых валил дым от печей тюремной прачечной. – У нас тут настоящий город в городе! Полное самообслуживание. Думаю, мы успешно выдержали бы длительную осаду.
Он говорил с неприкрытой гордостью, почти хвастливо, но тотчас же сам и усмехнулся, словно позабавленный своим тоном, а я улыбнулась в ответ. Если я и сумела справиться с робостью, объявшей меня, когда внутренние ворота тюрьмы закрылись за мной, отсекая воздух и свет дня, то теперь, когда ворота эти остались далеко позади, в самом начале сумрачного запутанного пути, по которому мне одной нипочем не вернуться, – теперь я опять исполнилась тревоги. На прошлой неделе, разбирая папины бумаги, я наткнулась на альбом тюремных гравюр Пиранези и целый час с муторным чувством разглядывала их, рисуя в воображении жуткие картины, что предстанут передо мной в скором будущем. Разумеется, ничего похожего на них я здесь не увидела. Мы шли чередой опрятных побеленных коридоров, на перекрестьях которых нас приветствовали караульные в темной форменной одежде. Но именно опрятность и схожесть этих коридоров и этих людей внушала тревогу: проведи меня хоть десять раз одним и тем же путем, я так и не пойму, что уже по нему проходила. И еще шум, отвратительный шум, здесь стоящий, терзает нервы. Каждый караульный с лязгом отодвигает засов решетки, которая, открываясь, резко скрежещет петлями, потом с грохотом захлопывается и все с тем же ужасным лязгом запирается. По пустым коридорам разносится многослойное эхо других решеток, других засовов и замков, далеких и близких. Такое ощущение, будто тюрьма находится в самом центре нескончаемой грозы, от которой у меня звенит в ушах.
Наконец мы подошли к старинной клепаной двери с задвижным окошечком, которая оказалась входом в женское отделение. Открывшая нам надзирательница поприветствовала мистера Шиллитоу книксеном. Поскольку она была первой женщиной, мною здесь встреченной, я постаралась рассмотреть ее возможно лучше. Моложавая, бледная, неулыбчивая дама в сером шерстяном платье, короткой черной пелерине, серой соломенной шляпке с голубой отделкой и грубых черных башмаках на плоской подошве, каковой комплект, как я поняла впоследствии, был тюремной униформой. Заметив мой пристальный взгляд, она сделала книксен и мне, а мистер Шиллитоу представил нас друг другу:
– Мисс Ридли, старшая матрона. Мисс Прайер, наша новая добровольная посетительница.
Когда мисс Ридли зашагала впереди нас, раздалось мерное металлическое звяканье, и тогда я увидела, что она, как и все надзиратели, носит широкий кожаный ремень с латунной пряжкой, к которой прицеплена связка блестящих тюремных ключей. Чередой все таких же безликих коридоров матрона провела нас к винтовой лестнице, ведущей на самый верх башни, где в белой круглой комнате со множеством окон размещается кабинет мисс Хэксби.
– Сейчас вы поймете, чем хороша такая планировка, – сказал мистер Шиллитоу, когда мы, краснея и отдуваясь, поднимались по ступенькам.
И