было никакой возможности. Я закрыл глаза и стал молиться, сам не знаю кому. Хотел что-то сказать вслух и увидел, что Лаура, измученная пережитым страхом, просто уткнулась мне в грудь и уснула. Ее доверие ко мне было безграничным. Мы стояли так тесно, что она не могла упасть или сползти на пол. Места не хватило. Я нежно придержал ее за плечи и талию. И успокоился. Теперь я точно знал, что сам никогда не притронусь к ней, но и никому не позволю подойти к Лауре на расстояние вытянутой руки. Моя любовь и эгоизм сделают сестру несчастной. Мы обречены навсегда быть рядом, но не вместе. Я не мог допустить даже мысли, что кто-то захочет отобрать ее у меня. Любой похотливый взгляд постороннего мужчины на мою сестру вызывал во мне такой гнев, что руки непроизвольно сжимались в кулаки и тянулись к ножу, и мне казалось, что я не всегда смогу справляться со своей жестокой необузданностью.
Сколько времени прошло с момента нашего заточения – не знаю. Падре Пио постучал в перегородку поздней ночью. Он выпустил нас размять ноги и попить воды. Потом опять закрывая нас в тайнике, попросил и дальше хранить молчание. Малейший звук разносился окрест, и мог вызвать у пиратов ненужное любопытство. В этой щели мы провели несколько дней, выбираясь наружу на короткие мгновения, предпринимая при этом большие предосторожности. Потом Падре сообщил нам, что пиратский корабль отчалил, можно выходить. Наш отец ушел на нем в дальний поход к берегам Аргентины. Об этом священнику сообщил один крестьянин, который видел, как мой отец, вместе с другими пиратами, грузил на корабль бочки с пресной водой. Я горячо поблагодарил Падре за наше спасение. Он грустно улыбнулся мне, сжал руку, и сказал чтобы мы крепились. Мы с Лаурой заторопились домой, священник взял с собой холщовую сумку и пошел вместе с нами.
То, что мы обнаружили дома, я никогда не смогу забыть! Кончита, истерзанная до неузнаваемости, вся в крови, скрючилась на полу на циновке. Она была в бессознательном состоянии. Можете себе только представить, что с ней сделали эти звери! Лаура бросилась к матери, но не смогла даже дотронуться до нее. Ей было страшно. Она смотрела на меня огромными глазами, на лице у нее была такая гримаса боли, словно она чувствовала все, что испытывает в этот момент Кончита. Я вышел во двор. Разжег огонь в крошечной печурке и вскипятил в чайнике воду. Падре Пио вместе с Лаурой вымыли Кончиту, насколько это было возможно. Потом Лаура стала маленькими каплями вливать ей в рот воду.
Несколько дней мы дежурили у лежанки матери. Она была очень плоха. В себя она стала приходить только на третий день. Сначала ничего не понимала и не узнавала нас. Потом увидела меня и по ее щеке поползла слеза. Я понял, что память стала к ней возвращаться. Потом она увидела Лауру и разрыдалась в голос. Еще через пару дней она встала. Днем пыталась что-то делать , не выходя из комнаты, а вечером садилась в угол и закрывала голову руками. Смотреть на это было невыносимо. А еще, Кончита стала бояться всех мужчин без исключения. Только мне удается справиться с ней, когда у нее начинаются истерики. Но если бы только на этом закончились