нашим, что лестница будет длиться и длиться пока мы этого хотим, пока ждем, что из тьмы впереди проступит новое пространство для шага, но после старательно построенных нами ступенек пьедестала всегда полет, всегда шаг вникуда.
Первый шаг всегда вникуда.
Повседневные повторения, смешные бессмысленные ритуалы, свято чтимые с самого пробуждения и до сна, с самого детства, и так всю жизнь – это всё наивные попытки обмануть время, получить уверенность и спокойствие за свой следующий шаг и вздох, получить билет на гарантированный поезд до следующей станции, следующего утра или грядущего вечера, и будто этот ежедневный трамвай провезет нас, как и вчера, по изведанному маршруту и поможет миновать непреодолимый страх Города, где таких рельсов не проложено, страх, что всё привычное и надежное в один момент может исчезнуть и закончиться. Но страх этот настолько властен над нами, что всегда остается где-то за стеклом, где-то там, будто его и нет вовсе, ведь когда на другом полушарии ночь, мы не видим тьмы, не боимся ее, она вытесняется настолько, что ее просто нет. Мы во власти маршрута, мы даже не требуем проводника, ведь мы сами, закрыв глаза, ведем трамвай по рельсам, само существование которых вымысел и олицетворение этого страха.
Мы в каком-то безымянном вечном поезде, всё одноразовое, белье, посуда, разговоры, лица, почти отвесная плоскость, по которой мы смело скользим, и наши короткие истории, сменяя одна другую, и мы, обезличенно сменяя один другого перед равнодушным взглядом случайности, временности, дешевой гостиницы, сделанной из старого общежития, все ищем тепла и любимых объятий.
Мне выдали три ключа, от этажа, секции и комнаты. Для комнаты было необязательно запоминать ключ, все три открывали ее с успехом, причем даже если ключ вставить в замочную скважину лишь на треть.
Я вошла, но "та" комната так и осталась для меня закрытой. Может коричневые полосы от спин на обоях вдоль кроватей, прокуренные занавески и наспех сделанный косметический ремонт потолков, полов, ванны, балконных дверей притаились перед взыскующим новым глазом, чтобы скрыть всю неприглядную историю этих стен, замести следы проскользнувшего здесь одним только краем нисходящего движения, полета с пьедестала в бездну неизвестности, или прыжка с трамплина во внутренние окна, на новые чистые страницы сознания. Все эти миры, уводящие душу и растаскивающие ее в разные стороны, как и эти следы, которые, остыв, потеряли связь с оставившим их и не несут даже воспоминаний, превращаются в черные дыры. Они пытаются создать иллюзию того, что мы можем обладать хотя бы прошлым, что хоть эти подачки времени – для нас, но потом оказывается, что мягкая рука прибоя смыла и последние знакомые очертания на песке, оставив нам лишь смутный шелест тревоги и фальшивости, и вечную тоску оторванной от всего живого беспредметной памяти.
Неужели я уже была здесь, я помню дорогу, события, помню себя здесь и первые впечатления, но будто чужой памятью, откуда эти образы, так сильно возбуждающие, но заставляющие идти между двух огней, меж собой