лежал на завоеванной койке. Маленькое поле боя, где никому не было суждено пострадать, где также договаривались, побеждали и проигрывали. Жаль что настоящая война не такая же невинная.
Пробираясь через своих новых товарищей, Генрих медленно проходил вглубь барака. Ближе к концу людей почти не было. В основном занимали места посередине и у входа. Генрих же выбрал для себя свободную койку, рядом с которой никто не стоял и не претендовал на неё. Она была жесткой, было ощущение что Генрих лёг на доску, но даже такой доски было достаточно, чтобы отдохнуть. День был долгим. Тяжелым. У новоприбывших не хватит даже пары дней для отдыха и реабилитации. Завтра их скорее всего будут обучать искусству войны.
3.2 Отчаяние
Тихие закоулки города, люди бегут в разные стороны, бросаются друг на друга и роняют на землю. Некогда красивые здания разлетаются в пыль, земля взмывает в воздух от приземлившихся снарядов. При взгляде на небо видно тьму. Надвигающиеся тучи соединяются с дымом. Гигантская воронка закрывшая Солнце, царит высоко над всеми. Улицы, покрытые обломками и телами людей, высокие баррикады из мебели и мусора. Лабиринт, в котором крысой был человек, а небо с угрозой смотрит на всех, вкушая конец. Нет запаха, нет звука. Только визуальная картина ада, что породил человек. В центре этого мифического места кто-то мирно идёт по центру улицы, ступая по телам, перешагивая огонь. Черная фигура несла в руке мешки и приветливо махала свободной. Сколько бы она не проходила мимо огня, свет не мог озарить её; она все оставалась черной, словно туча, царящая выше птиц. Пытаясь к ней приглядеться, можно было смутно разглядеть очертания лица, что держало рот открытым. И чем ближе была фигура, тем четче можно было услышать странный, издаваемый ею звук. Крик? Отец?
Звук свистка разнёсся по бараку, призывая всех покинуть мир грёз. Генрих открыл глаза и увидел над собой деревянный потолок. “Кошмар” – подумал он. Юноша даже не заметил, когда уснул. И если все остальные успели раздеться перед сном, Генрих был единственный, кто спал в обычной одежде. Это уже не имело значения, так как всем нужно было одеваться, а он уже одет.
– Доброе утро, девочки. – произнёс хозяин свистка оглядывая бараки и сонных солдат.
Генрих, поднимаясь с кровати, посмотрел на человека со свистком. Он узнал голос Манфрэда, который уже вошел внутрь строения, как к себе домой.
– Меня зовут Манфрэд, и я офицер седьмого отряда. Следовательно, ваш командир. Считайте, что вы на войне, поэтому никакой фамильярности. Одевайтесь, жду вас на улице. – закончив своё приветствие, Манфрэд развернулся и вышел из барака.
Подходя к выходу, ступая мимо рядов с кроватями, Генрих слышал как новобранцы разговаривали друг с другом: “Какой радушный приём”, “Наверное, будет сильно злиться, если к нему на “Ты””, “Как будто сам не был на нашем месте”. Генрих завидовал, что кто-то успел уже завести себе друзей в этом месте, пока он спал.
Стоило выйти из барака на улицу, как можно было оцепенеть от холода. Это