слышно сказала Женщина, проводив сына до автобусной остановки. Теперь уж она одна каждое утро доставала Индейца из шкафа и несла в кухню. Оджибуэй слушал ее истории, длящиеся заполночь: так Женщина стремилась избавиться от одиночества. Ведь у неё никого не осталось. Родственники и соседи по-прежнему обходили стороной ее дом, Женщина так и осталась отверженной в их глазах. Сын не приезжал, лишь редкие звонки тревожили покой матери.
Женщина заметно сдала, гладкое лицо избороздили ранние морщины, веки набухли, сделались тяжёлыми от часто проливаемых слёз. Много раз она пыталась объяснить сыну, как сильно скучает, а тот, ничего не слыша, рассказывал о своей работе, о невесте, о назначенной свадьбе. Вот только не приглашал на нее мать, и ничего не спрашивал ни о ней, ни об Индейце. Женщина тихо клала трубку, вздыхала и шла к Оджибуэю, помолчать. Говорить не могла, только слёзы медленно стекали из глаз по подбородку. Ведь всё, что у неё осталось: Индеец да гомонящий телевизор в кухне. И ещё ожидание, вот этих звонков.
Со временем звонки становились все реже, голос Мальчика все суше, а разговоры все короче. А затем и вовсе прекратились. Она звонила сама, но то не заставала Мальчика на месте, то попадала на его супругу, с которой не знала, о чем и как говорить. Ее сын будто нарочно избегал всякого контакта с матерью. Промучившись пару месяцев, Женщина поехала в город. Индеец просил взять его с собой, но Женщина отказалась.
Вернулась поздним вечером, постаревшей ещё лет на десять, тихо переступила порог дома. Увидев ее, Индеец обмер, разом все поняв. Попытался как-то утешить, но не нашел нужных слов. Да и не слышала его Женщина, бормоча про себя нечто бессвязное, долго копалась с вещами Мальчика, раскладывала и перекладывала их. И когда снова заговорил Индеец, не выдержала. Схватила игрушку и закричала, выплеснув на ни в чём неповинную игрушку всю копившуюся годами боль:
– Прогнал! Маму родную видеть не захотел. Дела у него, партнеры, встречи, – и тут же: – Все ты. Чему ты его учил – взапуски бегать, веревки кидать? Вот он и стал таким. Меня он давно слушать перестал, а тебя… хоть что дельное сказал, вместо сказок своих. Без тебя он был бы другим, совсем другим. Он бы со мной остался. А теперь… И зачем я взяла тебя, глупую игрушку, решившую у нас перезимовать. Всё! Кончилась зима, иди, ищи свою страну, – бессильно закончила она, вышла во двор, и на исходе душевной муки, швырнула Индейца в мусорный бак.
А когда одумалась, уж поздно было, приехал мусоровоз, забрал бак. Потащил в далекие дали. Долго ехал, потом остановился, развернулся, вытряхнул мусор. Индейца придавило, оторвало левую руку. Не думайте, что игрушки бесчувственны, вот только боль у них иная. Единственной рукой он подтянулся, отпихнул банки и пакеты, и огляделся, не веря своим глазам.
Увидел Индеец яркую луну прожектора, освещавшую окрестные холмы и долы, серебрящиеся в его свете, плеск водопада из прорвавшейся трубы, полноводную реку, отравленную купоросом и величавое сточное озеро.