конспирацию даже в собственном ежедневнике. Это было на уровне привычки. Никаких имен и прочих персональных данных. Дело в том, что Сергей Палыч Чернышев был женат и не собирался разводиться.
Впрочем, конспирации особой не было. О его связи с молоденькой Людочкой, она же «Мисс Красота» вверенной ему области, знали все, кто этим интересовался. И в первую очередь его жена. Но она мудро делала вид, что это ее не касается. И была, конечно, права.
Сергей Палыч исправно заботился о ней и семейном бюджете. Супруга губернатора справедливо рассудила, что лучше неверный муж, чем гордое одиночество. Конечно, нормы нравственности, морали и прочего, о чем написаны книжки и сняты фильмы, предписывали другое к тому отношение. Но это все для обычных людей, а ее муж был человеком особенным, ставшим губернатором в сорок с небольшим. Много таких на всю страну? По пальцам можно пересчитать.
Этот факт давно приучил Ирину, жену губернатора, разделять жизненные принципы на те, которые применимы к обычным людям, и те, что служат избранным. Ирина давно для себя решила, что раз по воле случая некоторые люди выделяются из серой массы, то и судить их надо не по законам большинства. Раз судьбе угодно, что ее муж стал главным человеком в области, то и не следует равнять его с остальными во всех прочих отношениях. «Кесарю – кесарево», – повторяла она, засыпая одна в постели, когда муж звонил сообщить, что очередное заседание продлится до утра. «Предупреждает», – удовлетворенно отмечала Ирина, видя в этом подтверждение того, что муж соблюдает некие правила игры. Она понимала: пока эти правила работают, он не отважится на вероломный развод. Это уже беспредел, а беспредельщиком муж никогда не был.
Сергей же Палыч привык видеть в жене подобие калькулятора, который способен на две операции: умножать проблемы и делить имущество. Помня об этом, он избегал конфликтов в семье. А за ее пределами не отказывал себе в небольших удовольствиях.
Людочка была очередной попыткой взбодриться, сбросить с себя груз проблем, которые каменной плитой лежали на губернаторе. Сидя на совещаниях, Сергей Палыч иногда впадал в истерику от мысли, что жизнь проходит вот так – пошло и бездарно. Он знал, что подчиненные сдадут его при первой возможности, что народ смеется над ним на своих убогих кухнях. В своей работе он не видел смысла, потому что эти неблагодарные людишки, сколько для них ни делай, как ни старайся, все равно побегут на площадь кричать «Долой!» при первых признаках очередной политической оттепели. В таких обстоятельствах оставаться примерным семьянином он считал чрезмерной жертвой.
Те пассии, что были до Людочки, сверкали ярко и недолго, как бенгальские огни. От них ничего не оставалось, кроме ущерба его банковскому счету. Даже воспоминания о них были какие-то серые, невзрачные, как обугленные железные стерженьки от сгоревших бенгальских свечей.
Но эта студентка, пришедшая в областную администрацию на практику, зацепила Сергея Палыча. Она была какой-то утрированной, законченной стервой. Сергей не любил законспирированных стерв: в них был подвох, как будто его держат за дурака, пряча