металлические предметы. Удивила Куропёлкина одна странная конструкция. В подставке для шара глобуса не спеша поворачивался то ли куб, то ли параллелепипед, обклеенный, кстати сказать, картами планетарных материков и океанов.
– Об этом и о починке обуви, – бросил Бавыкин на ходу, – расскажу позже. Если пожелаете узнать…
Куропёлкин пожелал, но вслух желание своё высказывать не стал.
При входе в гостиную Бавыкин расстегнул верхние кольца плаща и сбросил его на каменную скамью у порога. Стол был накрыт на две персоны.
– Садитесь, Евгений Макарович. Откушаем и выпьем за встречу.
– Не могу, – заявил Куропёлкин. – Мне надо возвращаться на свой шесток. А уж пить я не имею права по условиям контракта.
– Экие трудности! – рассмеялся хозяин. – Прожуете две таблетки, и каких-либо последствий нашей с вами беседы никто не учует.
– А карабкаться по скобам к выходу из колодца? – напомнил Куропёлкин. – Осоловею после застолья и засну по дороге…
– Мои ассистенты подымут вас к Люку. За две минуты. В гамаке.
– В гамаке? – возмутился Куропёлкин. – Меня и в гамаке?
– Стало быть, вы плохо знаете историю флота, – сказал Бавыкин, бывший муж. – Команды каравелл Колумба возвращались в Испанию, отдыхая в гамаках. Подвесные сетки карибских индейцев оказались чрезвычайно удобными для морских путешествий. Потом появились новые комфорты, и о гамаках забыли… А так для флотских в гамаках не должно быть ничего постыдного…
– Уговорили, – сказал Куропёлкин.
55
– Хочу отблагодарить вас за подарок, – сказал Бавыкин, разливая в стопки белую жидкость.
– Это сапог, что ли, и древний скороходовский полуботинок доставили вам радость? – спросил Куропёлкин.
– И они тоже, – кивнул Бавыкин. – Но главное событие для меня нынче – это возможность общаться с вами.
– Чем же я так замечателен? – поинтересовался Куропёлкин.
– Тем, что вы человек, – сказал Бавыкин.
– Вы – одиноки. Или вы здесь – узник? И вам не дано отсюда уйти? – озадачился Куропёлкин.
– Уйти отсюда можно, – сказал Бавыкин. – Хотя бы вон той дорогой.
Было указано, какой дорогой. За спиной Бавыкина тотчас вспыхнули лампы, может, и студийные «юпитеры», осветилась анфилада помещений, чуть ли не для танцевальных залов, или для проведения банкетов, или же для устройства ёлок для детишек (там и пожарный понадобился бы). А где-то вдали засуетились люди, иные в поварских колпаках, иные – в латах и с алебардами, над этими тихо зависали, возможно, дрессированные летучие мыши (А может, ушаны? Или нетопыри? Поди их разбери…).
– Вас окружает много людей, – сказал Куропёлкин.
– Много, – согласился Бавыкин. – Но почти нет собеседников.
– Но ведь вы, Сергей Ильич, можете уйти этой самой дорогой, – великодушно посоветовал Куропёлкин.
– Вы можете, – сказал Бавыкин. – Я же нет. А вы можете уйти и не вернуться к исполнению