кучу седла. На ржавом гвозде, наискось вбитом в стену, висел перемёт с двумя штуцерами в чехлах.
Из станции взрывами доносился хохот, и чей-то высокий голос визгливо читал стихи. Слов не разобрать, но что-то весёлое. Распахнулась дверь. Выбежал кругленький, простоволосый хозяин в засаленной косоворотке и льняном фартуке.
– Ваше благородие, желаете отдохнуть? – заискивающе спросил он.
– А что у тебя там за шум? – спросил мой попутчик.
– Господа офицеры из отпуска возвращаются. Вот, празднуют.
Панин ещё раз взглянул на лошадей.
– Гвардейцы?
– Так точно-с. Не желаете пройти в гостиницу?
Не желаю, – решительно ответил Панин. – Терпеть не могу эту пьянь гвардейскую.
– А как же тогда? – растерялся хозяин станции. – Откушать, винца испить?
– Вот что…. – Панин по-хозяйски огляделся, заметил несколько бочек. Одна большая стояла вверх дном. – Принеси-ка мне водочки хорошей вот сюда, – указал он на бочку. – Да на закуску – огурцов солёных. И что там у тебя ещё есть: сало, хлеба ржаного, мёд неси…. Давай, живо.
Ишь, как распоряжается, подумал я. Сразу видно, из высоких чинов. Эх, сапоги на нем ладные, из мягкой кожи скроены. Сюртук весь канителью расшит.
– Сию секунду, – поклонился хозяин и быстро побежал обратно.
Никита Петрович, как представился мой попутчик, подошёл к бочке, смахнул скрюченные дубовые листья. Косо посмотрел на меня. Я демонстративно отвернулся.
– Подите сюда, гвардеец. Вы уж не обижайтесь на меня. Нрав у меня такой, крутой. Ну что я поделаю? – вдруг дружелюбно сказал он.
Я нехотя подошёл.
– Так что, Семён из Семёновского полка, поведайте все же, на кой ляд вам эта служба? Думаете, жалование дадут большое? Так оно у вас все на обмундирование уйдёт, да на попойки. Вон, слышите, как гвардейцы отдыхают?
Из станции вновь выкатился хозяин с подносом, уставленным снедью. Подбежал, поставил поднос на бочку. В две стеклянных рюмочки налил водки.
– Семён Иванович, прошу вас, – указал на рюмки Панин.
– Простите, но мне ещё рано, – попробовал отказаться я. Никогда в жизни не пил водки. Вино – и то один бокал по великим праздникам.
– Гвардейцу никогда не рано. Коль попали в Петербург, все равно начнёте.
Панин проглотил стопку, поморщился и захрустел солёным огурцом. Что ж, надо приучать себя к столичной жизни. Как не противилась моя натура, я все же взял рюмку и, подражая своему попутчику, глотнул водку. Она сначала показалась ледяной, потом вдруг вспыхнула огнём у меня в горле. Я чуть не задохнулся, зашёлся кашлем. Панин похлопал меня по спине и сунул в нос краюху ржаного хлеба.
– С боевым крещением вас, сударь, – засмеялся он. – Я, пожалуй, ещё одну выпью, а вам – достаточно. Вы ешьте, ешьте. Сальца побольше на хлеб кладите.
Панин опрокинул вторую рюмку. Лицо его порозовело и подобрело.
– Так, как, говорите, ваша фамилия?
– Добров. По отцу Иванович.
Постой-ка, – что-то начал