фотки тоже делаем – все честь по чести, как и полагается на любой рабочей пьянке. Может, у Афанасия спросить? Стоп. Марфа-то еще живая. Пусть хуже безумной или покойной, но тело на месте. Возьму с собой на дежурство «мыльницу», и никаких проблем.
– Ты знаешь, я вспомнила! Есть фотографии у одной моей знакомой! Я с ней договорюсь и тебе принесу. Анют, я сейчас буду забей-траву сеять. Поможешь?
– У меня уроков много.
Я подкалываю волосы старорежимными шпильками и начинаю разрабатывать руки. На них целая стая заусенцев, царапины какие-то идиотские и даже маленький ожог – тяжкие увечья, полученные на фронтах кухонных и прочих домашних работ.
Как же жалко, что Анька не ведьмачит, а то помогла бы: мы же сами себя вылечить не можем, не дано нам это. Вся надежда – на свою сестру или брата. Придется обойтись мирскими средствами, подрезать всю эту жуть. Где у меня маникюрный набор? В сумочке целая куча барахла откопалась, а банальных ножниц след простыл. А ведь я их видела недавно, буквально вот перед глазами мелькали.
Я наворачиваю круги по спальне, огибаю стаю пакетов, набитых неведомо чем. Со съемной квартиры сюда все перевезла, а разобрать руки не дошли. Надо Аньке банку ее жестяную отдать – она как раз поверху отсвечивает. На крышке домики узорчатые и прочий сусально-святочный пейзаж, внутри бумажная куколка, куча одежды к ней, дюжина фломастеров и ножнички, чтобы нарисованные шмотки вырезать.
Ворох бумажных нарядов подозрительно шуршит, когда я вытаскиваю из него блестящий инструмент. Он заточен хорошо. Все лохмушки состригаются на раз. Даже чересчур – я себя все-таки задела слегка, поцарапала палец. Слизываю капельку крови и с недоверием гляжу на ножнички. Какая хозяйка, такой и инструмент. Анька меня сама цапнуть готова.
– Анька! Передумаешь – приходи. Я на кухне добро готовлю!
Если по-правильному, то у нормальной ведьмы должно стоять две плиты: одна – бытовая, вторая – для рабочего варева. Но в коммунально-общинные времена с ведьмовской готовкой большие сложности были. Ведь всей квартире вот так, за здорово живешь, глаза отвести невозможно. Потому что отвод – он субъективного значения. Каждый мирской, глядя на мою законную кастрюлю, в которой чинно булькают наструганные квадратные корни с двумя пригоршнями кошачьих слезок, увидит то кушанье, которое уважает конкретно он. Одному кажется, что у меня сейчас борщ убежит, другой интересуется, из чего я в марте месяце земляничное варенье варю, третий вообще все за самогонку примет. И если они это одновременно озвучат, то я рассекречусь за три секунды. Приходилось заготавливать общую обманку: дескать, белье кипячу, ничего интересного. В крайнем случае, если дело больно серьезное, говорила, что вещи перекрашиваю. Запах подобрать несложно, а для отвода глаз практически в любое варево можно сунуть тряпицу. На многие зелья побочная начинка не влияет. Наоборот, если в омолаживающем чулки полчаса прокипятить, то на них петли сами собой подымутся. Надеюсь, это Анютке не пригодится никогда, но я все равно расскажу.
С этого года я работаю в две смены, за себя и за Марфу. Езжу по ночам на ее