Это Андрей Шорин, сын бизнесмена Шорина, ну знаете, такой, – он на минуту задумался. – Такой положительный молодой человек, спортсмен, даже места какие-то в олимпиадах занимал, мне Мелани рассказывала.
– А этот положительный молодой человек давно встречался с Вашей дочерью?
– Около года, они начали встречаться прошлым летом. Они самой красивой парой на курсе были, – отец Меланьи опять захлебнулся в слезах. Бентон стоически пережидал шквал эмоций – не зря же его прозвали Бентонитом.
Справившись с собой, Виктор Андреевич продолжал.
– Знаете, я ведь дочерей один растил, все для них. Весь свой бизнес строил так, чтобы можно было при любом удобном случае уйти на покой, а девочкам все бы досталось. Меланья моя гордость была и отрада, умная как черт, красивая, я бы им с Андрюшей и свадьбу шикарную организовал, только попросили бы. Старику для счастья только внуков не хватало.
Виктор Андреевич похоронил лицо в руках и до Бентона опять донеслись неразборчивые сентенции. Следователь смотрел на него задумчиво и сейчас даже немного жалел, хотя работе личное отношение только мешало. Он понимал, что расспрашивать скорбящего отца о друзьях Меланьи сейчас недостаточно этично, каждое воспоминание о девочке причиняет мужчине боль, и скрепя сердце дал себе обещание зайти к Виктору Андреевичу после разговора с семьей Шориных.
“Почему Киселева никогда нет на месте, когда он так нужен?”, – в очередной раз задался вопросом следователь. Киселев был молодым стажером, но обладал такой недоступной для Бентонита чертой как харизма – парень мог разговорить любого, он частенько кичился тем, что прошел курс по психологии в интернете, но Игорь был уверен, что дело не в этом. Просто есть люди, которым даже незнакомцы имеют обыкновение доверять свои личные тайны, такие как Павел Киселев, а есть Бентон. Сухарь с озлобленным лицом.
Пару лет назад у Бентона тоже была супруга, которую он любил больше жизни. Он любил, как она смеялась, любил все шероховатости ее характера. Она часто говорила, что от него пахнет кожей и дешевыми сигаретами. “Ты прямо как ковбой”, – шутила она, зарываясь носом ему в плечо. “Ты никак нюхала ковбоев”, – полушутливо-полусерьезно отвечал Бентон. Они оба смеялись, Кира любила смеяться. От него действительно пахло сигаретами, и он любил, когда жена это замечала. Ему было приятно, когда она перед сном укоряла его в том, что ей не хватает его ласки. “Ласка это рудимент. Я солдат, не знающий слов любви”, – бывало, замечал Бентон, в ответ на ее укоры. “Ты можешь взять увольнительную хотя бы на пару часов перед сном?”, – Кира была бесподобна в своих кружевных пеньюарах и эротическом белье. Он закрывал глаза и соглашался.
Бентон часто спрашивал себя, что она в нем нашла. Кира была на пятнадцать лет младше, финансово обеспечена и невероятна красива. Иногда она читала этот вопрос в его глазах. “Твои мозолистые руки”, – отвечала она на немой вопрос. “Это мужские руки, не люблю холеные”, – она улыбалась.
Они много смеялись, а семь лет назад потеряли ребенка.