в ярость. Мужчина по-отечески обнял мальчика и стал о чем-то расспрашивать сопровождавших Хан-Бахада людей, говоря что-то в резкой форме. Те, в свою очередь, объясняя, больше жестикулировали, чем говорили. По всей видимости, похитители не очень хорошо изъяснялись на другом языке. Это продолжалось довольно долго, все, за исключением детей и их охранников, участвовали в разговоре. В итоге мужчина отмахнулся и начал удаляться. Было понятно, что он отрекся от Хан-Бахада, но тут другой человек стал догонять уходящего и уговаривать его. Вернувшись, тот подошел к мальчику и стал разглядывать, при этом с возмущением и удивлением цокая.
Дети вплотную прижались друг к другу и сочувственно смотрели на новенького, наблюдая за происходящим.
Мужчина с недовольным видом внимательно осмотрел увечья мальчика. Он ощупывал Хан-Бахада, словно покупал лошадь. Цокая языком и что-то повторяя, он осматривал уши, шею, плечи, руки ребенка, показывая на себе, заставил мальчика открыть рот.
Толстяк стал что-то спрашивать, улыбаясь, мальчик не понимал его, но тут подошел один из похитителей и резко стянул с Хан-Бахада штаны. Мальчик резким движением одной рукой дал пощечину мерзавцу, а другой рукой схватил штаны и натянул их на себя. Толстяк остался довольным, при этом, что-то повторяя, закатился смехом и похлопал Хан-Бахада по плечу, давая понять, что доволен его поступком. Он спросил: «Шишан?» (чечен. – Прим. авт.), погладил его по головке, а Хан-Бахад заплакал – или от того, что его пожалели, или от обиды. С тех пор, как сделали обрезание, никто, даже мать, не стягивал с него штаны. И с тех пор он туго подвязывал их веревками или поясом, даже ложась спать.
Мужчина взял обеими руками голову мальчика и прижал ребенка к себе. Не выпуская его из своих объятий, он обратился к стоящему за ним человеку. Тот вытащил из кармана широких шаровар небольшой мешочек, отсчитал монеты и протянул одному из сопровождавших Хан-Бахада – похитителю. Тот эмоциями показал свое недовольство. Тогда толстяк добавил несколько монет. Приложив руки к груди, продавцы быстро стали удаляться, пятясь назад – в сторону, откуда и пришли. Хан-Бахад смотрел своему обидчику в глаза, в лицо, на руки, как бы стараясь запомнить его. Злодей не глядел на свою жертву, хотя через его голову он прощался с толстяком. Когда он стал удаляться, мальчик сделал несколько шагов ему вслед. Человек с кошельком хотел остановить его, но толстяк не позволил. Хан-Бахад смотрел похитителю вслед, остановившись на некотором расстоянии. Тот оглянулся, и взгляды их встретились. Мужчина сверкнул глазами, а Хан-Бахад прокричал ему вслед проклятия на чеченском: «Дала х1аллак войла хьо!» («Чтобы Бог уничтожил тебя!» – Прим. авт.)
Ребята по-прежнему находились у трапа судна, одни сидели прямо на земле, а другие стояли, когда через какое-то время привели к трапу еще нескольких мальчишек. Хан-Бахад уже был вместе со всеми и, как и все остальные, молчал. Никто ни с кем не разговаривал, никому не хотелось общаться. Каждый из них был занят своими мыслями. Но всех их объединяло