вещицы, но девушка отдёрнула руку в последний момент.
– Пап…
– Соня, ты разве его не забирала с собой?
Она покачала головой. Лицо на глиняном кругляше смотрела на неё строго. Обвиняюще. Обиженно.
– Я даже не помню, когда я его видела в последний раз. Ума не приложу. Он просто… Просто пропал когда-то.
– Ты же всегда его при себе держала. Неужто не заметила, когда он потерялся?
– Нет.
– Он твой.
Отец произнёс эту фразу неожиданно коротко и жёстко. Соня подняла взгляд, с трудом оторвавшись от разглядывания старого талисмана, и посмотрела ему прямо в глаза. В тёмной глубине его зрачков, расширенных от яркого света люстры, плескался страх. Страх и… ненависть?
– Пап, – Соня откашлялась. – Ты же не думаешь, что…
– Я думаю, что в игрушках моего сына нашёлся предмет, который никто из нас не видел уже много лет. Которого вообще не должно быть в нашей квартире. И он твой, Соня.
– Пап…
– Он твой!
Голос мужчины сорвался на фальцет, рука, на которой лежал глиняную поделку, вздрогнула. Соня схватила амулет прежде, чем сообразила, что произошло. Пальцы закололо, словно она сжала в кулаке кусок сухого льда, но это чувство быстро прошло. Вместо покалывания по ладони растеклось мягкое тепло. Отец быстро отряхнул ладони, словно избавился не от безобидной фигурки, а от отвратительного насекомого, и быстро сунул руки в карманы. Будто опасаясь, что дочь решит всучить амулет обратно.
– Во-о-от, – протянул он устало, разом растеряв всю настойчивость вместе со злобой. Разом обмяк, как наполовину спущенный воздушный шарик. – Кхм! Соня, я…
– Спасибо, – перебила его девушка и кивнула головой, пряча вернувшийся к ней привет из детства в карман.
Она уселась на стул, но к чаю больше не притронулась – напиток ей окончательно опротивел. На кухне повисла тягостная тишина. Ни отец, ни Соня не знали, что сказать друг другу. Мужчина не продумывал их встречу дальше момента, когда дочь возьмёт глиняную поделку из его рук. Избавиться от пугающего талисмана старшей дочери – вот какой была его цель.
– Ладно, поздно уже, – проговорила Соня, пытаясь по инерции сохранить хотя бы видимость того, что между ними всё нормально. – Я, наверное, пойду.
Отец промолчал. Девушка поднялась со своего места и, не поднимая взгляд, прошла в прихожую. Мужчина последовал за ней только когда она уже обулась и надела куртку.
– Может, останешься ещё? Можешь переночевать, чтобы далеко не добираться, – проговорил он.
Точнее, это проговорил его разум. Его воспитание. Всё остальное его естество, через интонацию голоса и выражение глаз, буквально молило её уйти поскорее.
– Да нет, – Соня с трудом выдавила слабую улыбку. – А то до работы ехать неудобно будет. Тут с пересадками…
Это была ложь, и оба они знали, что Соня врёт. Одна станция от Павелецкой до Третьяковской против больше, чем десяти от Ясенево. Но отец ухватился за подброшенную