острыми зубками в мою беззащитную плоть. Но на зуд я не обращала внимания – главное, ничего не было сломано. Едва мой разум начинал погружаться в прошлое и перебирать самые тревожные ситуации, я говорила себе: «Хватит. Всё позади. Я дома. Тиффи тоже». Тем не менее я не переставая спрашивала себя, почему мои руки покрыты этими пятнами цвета лаванды. В голове крутились слова: надеюсь… подозрительно… А глубоко внутри зрела тревога.
Велосипед, рассвет, работа, закат – так проходили дни. И никакой информации, никаких сообщений. Беспокойство все нарастало, и я продолжила свои ночные вылазки на велосипеде, выбирая длинные дороги вдоль шоссе. Папа волновался, приладил еще один фонарь, и мой руль походил теперь на стробоскоп, излучающий во всех направлениях свет, не дающий мне раствориться в темноте.
У нас раньше был белый кот по кличке Дрим[15]. Мы любили его двенадцать лет, но однажды, за две недели до Рождества, он исчез. Мы с Тиффани обошли все вокруг, звали его, искали с фонариками по полям, а после Рождества родители сообщили нам, что Дрима сбила машина. Его нашли у дороги несколькими неделями раньше. Потом мать с отцом вручили нам урну с прахом и свидетельство из крематория, в котором под нарисованной радугой было написано «Дрим Миллер». Нам не говорили раньше, так как не хотели портить Рождество. Но при этом нам позволяли бродить ночью по полям, в то время как Дрим лежал в коробке в шкафу, – что мне кажется весьма странным. Теперь у меня появился еще один мертвый кот. Я могла так же спрятать его в шкафу, притворившись, что все хорошо, или признать, что «меня чуть не изнасиловали прямо рядом с нашим домом», и предъявить коробку с прахом. Я решила, что торопиться некуда – зачем «портить Рождество».
Я никогда не надеялась на других. В детстве, когда мать пыталась взять меня на руки, я молотила ногами и орала: «Во цзыцзи цзоу!» (я пойду сама). Сестра, например, стояла как вкопанная, протягивая руки, пока ее не возьмут. Все-таки я была старше. Я видела, как рыдала мать, когда задохнулся один из щенков нашей собаки; видела отца в бирюзовой больничной рубахе, когда у него была эмболия легочной артерии. Тогда меня озарило, что они так же уязвимы, как все люди, и случись что, мне придется заботиться обо всех нас.
В четверг Тиффани, находившуюся в Сан-Луис-Обиспо, вызвали в местный полицейский участок просмотреть фотографии, присланные из полицейского отделения Стэнфорда, чтобы она опознала того агрессивного парня, о котором рассказывала. Ей показывали снимки белых прыщавых парней с сальными волосами – и наконец на экране появилось его лицо. Полицейский отчет начинался так: «Без колебаний Тиффани указала на фотографию номер четыре». Когда ее попросили оценить, на сколько процентов она уверена, сестра ответила, что «на сто», а потом позвонила мне и сказала:
– Я видела его.
– В смысле? – не поняла я.
Я никак не могла сообразить, как полицейские догадались, какой именно парень пытался ее поцеловать. Они что, сделали портреты всех, кто был на вечеринке? Или методом