будто устав от запретных годин,
не остерегаясь и с вызовом даже,
одежда упала – полоска груди
мелькнула внезапно на сумрачном пляже.
Две тени хмельные. Объятия. Визг.
Волны пробужденной косматые пряди.
Старуха Луна, из-за облачка глядя,
припрятала свой инквизиторский иск.
На грешном земном, на небесном суде
их кто-то осудит, им что-то подскажут,
но в это мгновение без эпатажа
два тела – святое крещенье в воде.
Ночное купание, как острие
в фальшивом, похабном, трусливом простое,
где следом с ответным призывом прибоя
забились два сердца: твое и мое.
На рынке
На рынке сталиным торгуют,
дешевка – три рубля лубок,
как две головки в поцелуе
или с голубкой голубок
потянут в дальнюю дорогу —
в зеленоватый ореол…
Так мы наивно ищем бога
в тех, кто безгрешным не ушел,
и крутим старые пластинки
и кипы желтые газет
мусолим, будто бы на рынке
вождей добрей и проще нет.
Как будто все забыто: пайки,
охранки, пятые углы,
по кровь затянутые гайки…
Но вот опять из-под полы
усов серебряная проседь
да взгляд замасленный извне —
ужели вновь царя запросим
по сходной вроде бы цене?
Ужель опять напропалую,
хоть не отмотан прежний срок…
На рынке сталиным торгуют,
дешевка – три рубля лубок.
Троица
(по мотивам фильма А. Тарковского)
Под роспись храм еще был не готов —
свежак, хоть год, чтоб устоялись стены,
а вот иконостас… И он без слов
пошел на эту тягу, инок бренный.
Шел месяц, два… троилось божество
неуловимо… Образом единым
однажды лишь окликнуло его,
за кисть впервые взявшимся, повинным
в гордыне разве… Кто ж из нас судьбой
не крылся, глупый! Кто в года ученья
не клялся, не бахвалился собой!
Насколько позже к нам сошло смиренье…
Тогда-то и ему был послан знак
негромкого, нездешнего доверья —
мальчишка, как он плакал, бился как,
негодный в рядовые подмастерья!
Теперь не юн, но гладкая доска
все так же туго шла к нему на милость,
застыла Русь раздробленной пока,
разграбленной – и божество троилось.
Он знал нутром, как путь его далек
к тому, что было истинным началом…
Как будто вышел царственный чертог —
а божество все так же ускользало,
хотя овалы оживали, звук
ложился на приспущенные плечи
немых фигур… Но от его ли рук
непостижимый дух очеловечить
зависело… Как долго он искал,
не отрекаясь