меняю жизнь на гроши.
Выступают рубцами на теле
Раны души.
Жгу, как обрывки бумаги,
Свои разрушенные мечты;
И в храм пьяной шараги
Несу их словно цветы.
Я потерян для этого мира
Или просто таким кажусь.
Но уже моя верная лира
Не летит больше на грусть.
В плену у наивных желаний,
Жизнь проносится как игра.
И плещутся в мутном стакане
Сто бессовестных грамм.
Лгать себе уже надоело,
Нет даже сил всё довести до конца.
Так и буду чёрным на белом —
Человеком без лица.
Ах, жалкий и глупый клоун
С диким гримом у лживого рта!
Может, начать всё по новой?
Но за всеми дверьми – пустота.
Так легко сделать зверем,
Человеком как будто трудней.
Я стою у закрытой двери —
Что за ней?
Лето
Лето ползёт и жиреет,
Обретая округлость шара.
В импровизационной манере
Как у Годара.
В газетах последние сводки,
В одиночестве последние сутки;
Если бы не было водки,
Я б, наверно, лишился рассудка.
Я бы бросался на стены,
Потом забрался бы в холодильник,
Превращаясь в растение,
Выросшее среди пустыни.
Я бы ронял своё семя,
Выжигая мира плаценту —
Суицидальный маленький лемминг
В шарообразности жирного лета.
Я видел тебя обнажённой…
Я видел тебя обнажённой:
грудей упругие волны,
и влажность стыдливого лона.
Я видел тебя бесконечной,
такой по-детски беспечной,
дымчато-млечной.
Я видел тебя Дездемоной,
когда розовато-сонной
роняла пепел с балкона.
Я видел тебя Клеопатрой
в эллипсе амфитеатра
с неизменным томиком Сартра.
Я видел тебя невозможной,
нимфеткой в змеиной коже,
богиней на брачном ложе.
Я видел тебя в лёгком танце,
в психоделическом трансе…
и твои ананасы в шампанском.
Я видел тебя нереальной
ты так и осталась за гранью
моего подсознанья.
Я видел тебя обнажённой:
грудей упругие волны
и влажность стыдливого лона.
Осень
Осень приходит внезапно,
Словно прямой в челюсть;
И по стеклу капли
Несутся как рыбы на нерест.
Осень приходит внезапно,
Как женщина, с которой расстались —
И начинает плакать
И изливать все свои печали.
Мне придётся курить и слушать,
И смотреть на дождей хороводы:
Я знаю – то наши души
Льют слёз неопровержимую