опасным… не для меня – для вас, гражданин полковник, так что не рискуйте… на сегодня хватит, поверьте, ямщик, мне нечего больше сказать, поэтому и не гоните лошадок… главные беседы – впереди.
– Да, пожалуй, на сегодня хватит… увезите арестованного сначала в медчасть, – распорядился Дребедень.
Терпеть повторную обработку глазной раны и промывание едким раствором передних беззубых десен было не трудно – разыгравшийся азарт был своеобразным наркозом; А.В.Д. мастерски сумел превратить свою психику – психику взрослого человека, стоявшего на пороге смерти и желавшего лишь спасения семьи от пыток, – в психику мальчишки, увлеченного самой игрой: в прятки, салочки, лапту, футбол, биллиард, картишки; увлеченного настолько, что мозг работал с вдохновением, знакомым всем бывалым игрокам; только где-то на его задворках мельтешила разгоряченная сожалением мыслишка начет того, что никогда ему больше не исследовать генетически причинных биохимических оснований игрового азарта и массы привычек как вредных, так и скрашивающих скукоту времяпрепровождения.
«Черт побери, – сокрушался он, – в патологическую зависимость только от курева попадали, попадают, будут попадать сотни миллионов людей… а мне каюк – прощай участие в создании фармацевтически убойных препаратов, скажем, антиигрина, антиникотина, антиалкоголина и так далее… никогда теперь уже не докопаться до тайн биохимических «процессов века», происходящих в мозгах любителей массовых убийц и сладострастного садизма – Ульянова, Дзержинского, Землячки, Гитлера, Джугашвили и их подручных вроде тупого Дребеденя… и не найти мне гена, ответственного за выработку в этих выродках «тиранического гармона», соблазняющего, постепенно покоряющего, в конце концов, извращающего и губящего психику каждого из них… поэтому и гибнут ни за что, ни про что или истлевают заживо миллионы людей… меня-то лично судьба карает за дело… иначе говоря, поделом тебе, А.В.Д., за прямое соучастие в коллективном преступлении многих российских партий, сделавших возможной – к несчастью происшедшей – «великую октябрьскую»… будь я проклят навеки за соучастие в ней, за страдания всех невинных, за ужас, претерпеваемый Катей, Верочкой, Геном… если б возвратиться в прошлое – клянусь, я бы не промахнулся, как полуслепая кретинка Каплан… непременно, еще в двадцатых, взорвал бы себя вместе с рябой мразью… усы его – в одну сторону, башка, руки, ноги – в другую, фуражка с кителем – в третью… а меня самого – вовсе как не было… так или иначе, первый ход сделан, я раскололся, Дребедень клюнул – это главное… в худшем случае, его зверье хотя бы никого не станет мучать… Господи, помоги… Катю поистезают и посадят, если не укокошат, Верочку бросят в лагерь, а бедного Гена превратят в сторожевую тварь на одной из каторог «первого в мире государства счастливых рабочих и крестьян».
Его отлично накормили, дали – возможно не без изощренного намека