пор мы стали довольно популярны. Я никогда не стремился быть лидером в школе, хотя мог бы. Я встречался с самой красивой девочкой в классе, и этого было достаточно. Для Сереги же элита стала естественным кругом общения, что не могло не отразиться на его взглядах и поведении.
Вплотную приблизился вопрос о поступлении. Сер искренне не понимал моего желания поступить в Питер на филологический факультет и стать преподавателем – мол, это никому не надо. Не раз пытался отговорить меня.
Вероятно, все это и стало причиной нашего взаимного отчуждения – в последний год мы общались только за пределами школы. Да и с самой красивой девочкой в классе пути разошлись.
Отчетливо помню тот сентябрьский день и последовавшие события, которые в корне перетряхнули меня. Отец ходил в беспокойстве по дому, собирая вещи и укладывая их в чемодан. Я все время путался у него под ногами и доставал вопросами, типа: «ты куда-то уезжаешь?», или «а надолго?». Он только отшучивался. Мама помогала ему собираться. Она старалась не смотреть на меня. Вид у нее был напуганный, глаза – словно стеклянные. Я и до этого дня замечал, что происходит что-то неладное, но не стал спрашивать об этом напрямую – все боялся огорчить родителей своим вопросом.
И вот, почти все приготовления завершены. Раздался звонок в дверь.
– Я открою, – отрывисто сказала мать. Отец присел рядом со мной.
– Ну, не вешай нос. Я ведь ненадолго, – сказал он, пытаясь придать себе непринужденности.
– На сколько ты уезжаешь?
– Этого я и сам не знаю, – видно было, что этот вопрос очень неудобен ему.
– А как же уроки? – спросил я.
– Что ж, поставят кого-нибудь вместо меня.
Из прихожей послышалось щелканье дверного замка. Мать открыла. Затем незнакомый мужской голос произнес:
– Здравствуйте, Валентина Григорьевна.
– Здравствуйте.
– Вы уже собрались?
– Да, сейчас…
Она быстро накинула пальто и подбежала к нам.
– Пошли, быстрее!
– Ну, не скучай тут без меня, – обратился ко мне папа. – Скоро приеду! Ты уже взрослый, думаю, глупостей творить не станешь!
– Не стану, – сказал я, почувствовав некоторую несправедливость: если я «уже взрослый», то почему от меня скрывают, как от мелкого недоумка то, что происходит?
Отец крепко обнял меня. Затем, одевшись, подхватил чемодан. Легкая сутолока в прихожей, и – дверь закрылась.
Прошло почти два месяца. Папа так и не появлялся, мама ничего толком не говорила о нем. Все это время во мне, как в запечатанном кувшине, настаивалась тревога и обида за недомолвки. Мне оставалось только строить догадки о том, что с ним, и где он может быть сейчас. Разумеется, в школе каждый из моих одноклассников считал своим долгом спросить меня «где?..», «что случилось?» и т. д. Я ничего