когда разговариваешь? – голос Натальи стал требовательнее.
– Смотрю исподтишка.
– Как это? Что за слово?
– Все ненормальные слова вносит в мой лексикон Гордей. Все вопросы к нему!
Поняв, что снова поставил Наталью в неловкое положение, решил сделать это еще раз.
– Ты на меня запала?
– Ага! Вон прямо у ног твоих и упала. Валяюсь и не встаю.
– Я чувствую это.
– Так ты меня чувствуешь?! А что не действуешь? Я согласна на все.
– Так запала или нет?
– Не то чтобы… Во сне очень уж ярко все происходит. Чего же не попробовать наяву.
– Не морочь мне голову тогда! Тебя спрашиваешь серьезно, а ты издеваешься!
Ветер с новой силой и яростью стал теребить на Наталье шубку. Я отдал ключи от парикмахерской Гордею. Пусть возится. В металлической решетке с трудом проворачивался ключ. Сам, подпертый ветром в спину, наблюдал за голосующей Натальей. Чего она одна? А чего я один? Гордей один. Чего нам всем не так в этой жизни?
Наталья стала усаживаться в машину. И как женщины ходят с голыми ногами? Мороз ведь.
– Все! Готово! Как они ходят зимой в тонких чулочках?! – Гордей тоже наблюдает за Натальей. Мы подняли руки в знак прощания. Женщина помахала нам в ответ. Задержала взгляд на мне. А может, мне так показалось. Машина уехала. Нам с Гордеем не нужна машина, я живу в этом же доме, на первом этаже которого и находится парикмахерская «Лавр».
– Пройдемся? – предложил я.
– Во мне ветер гуляет! А ты – гулять!
– Я это понял. Весь день ветер гуляет, выдул все мозги из твоей головы.
– Тебе ее не жалко совсем? – Гордей заглянул мне в лицо.
Я демонстративно отвернулся.
– Жалко… Пару раз защемило в сердце… Ребенок совсем… Насколько надо любить мужа, чтобы на такое пойти?!
– Не любовь это.
Ветер заставил меня развернуться. Гордей никогда не бесился, как это делаю я.
– Фанатик она! Фанатик его состояния, положения… Как поклонение всяким там богам в древности. У нее мальчишеская внешность. Неужели нельзя было обойтись без всего этого?! – кричал я в поднятый воротник своей куртки. – Девочка взрослеет и становится женщиной. Зрелой женщиной. Ему надо было приостановить процесс. Все равно, Гордей, не для тебя цветет! Хотя с такими выкрутасами и загнуться можно.
Мы постоянно скользили и держались друг за друга. Вон уже и дверь моего подъезда видна.
«Ладно. Не буду сердиться на Гордея. Сам виноват, не надо было рассказывать ему о ней», – решил я.
Сегодня Гордей ночует у меня. Лифт, равномерно жужжа, доставил нас на седьмой этаж. Что вы испытываете, находясь в лифте? Гордей утверждает, что начинает дремать. Я чувствую под собой яму. Очень глубокую и узкую. Ну вот мы и дома. Мне нравятся мои двери. Они такие высокие. Дом старинный, и потолки в нем головокружительно высокие.
– Нравятся мне тут потолки… Высокие. – Гордей, пыхтя, снимал с себя теплые ботинки. Он любил все теплое, мягкое