восхитительно для ушей!
– Можно мне сказать? – раздался голос Хельги. В нём слышится властное требование внимания к себе. – Вам всем я чужая.
Стало заметно, что лёгкое спиртное уже подействовало на лилипута. Вскинулись брови на лице Татьяны. Сошлись домиком брови Бориса Николаевича.
– Я человек ненормальный. И внешне и внутренне. Внутри как пружина из-за внешнего вида. Три дня я с вами. Всего-то! А столько всего приключилось. Жерар хочет, чтобы мы были вместе.
– Ну и будьте! Никто вам не мешает. Тем более что быть вместе осталось всего ничего.
Татьяна улыбнулась и обвела глазами всех присутствующих, как бы ища их поддержки.
– Я сделал предложение Хельге. Она не отказала мне. Я женюсь на ней в следующий свой приезд, когда для этого будут собраны все документы. Будь согласна, мама.
– Не разрешаю, – Татьяна насупилась, вся скукожилась и опустила лицо. Она не могла смотреть на уродливую девушку, так уверенно завоевавшую любовь её сына.
– Я буду с Хельгой.
– Будь! На здоровье! Не надо строить планы на такое далёкое будущее и их озвучивать!
– Почему, мама?
– Ну, если вы такие откровенные сегодня, я тоже скажу. У вас родятся дети лилипуты, и у ваших детей будут рождаться лилипуты. Лилипутов так мало, что среди людей они не числятся. Для них нет школ, программ для обучения, их не знают, как лечить. Я могу перечислять до бесконечности… Нет, нет и ещё раз нет!
Татьяна закрыла лицо ладонями. Джеки соскочил с рук на пол веранды. С ветки ивы на головы сидящих за столом людей посыпалась листва. Это кот, заметив, что собака сошла на землю, приступил к плану отмщения и стал спускаться с дерева.
– Я знаю об этом. Это важно, что вы знаете, и нам страшно, как и вам. – Хельга говорила стоя.
– И тебе не будет жаль этих несчастных детей? – воскликнула Татьяна.
– А не родиться совсем, не прийти в эту жизнь, не увидеть и не узнать себя – это не страшно?! Пусть рождаются хоть какими, пусть ненадолго, но придут в наш мир и увидят себя и всё на этом свете. А вдруг он единственный, наш мир, наша земля? Пусть будут! Боюсь небытия!
Наступила тишина. Долгая и просветлённая. Маша вертела фужер на высокой ножке, обдумывая только что услышанное. Борис Николаевич смотрел в сторону реки, и желваки на его щеках так и ходили. Жерар обошёл стол и встал рядом с Хельгой. Матери невыносимо было видеть их рядом.
– Ты, девочка, завела разговор, прося у нас совета и заведомо зная, что будешь отрицать любой совет. Зачем? – Татьяна старалась не смотреть в сторону лилипута.
– Чтобы услышать своё отрицание, чтобы его услышали вы.
– Неправильное решение, – вздохнула Татьяна.
К ней подошёл Борис Николаевич. Проходя мимо дочери, слегка пожал её плечо, как бы прося внимания к себе.
– Горько мне, моя дорогая!
– Что? – переспросила Татьяна.
– Горько! Нам всем горько! Вы что, забыли?! Вы же кольца надели обручальные! – восклицает Маша.
Борис Николаевич поднимает свою женщину со стула и целует. Целует долго.