ваше преподобие! Что это вы все толкуете о пожертвованиях в память усопших? Уж не думаете ли вы, что кто-то здесь собрался сыграть в ящик? А?
Обескураженный этим вопросом Тукер не находит ничего лучшего, как громко рассмеяться. Мы так и не узнаем, что бы он сказал в ответ, потому что его выводит из неловкого положения приход жены Гупера, Мэй, и «дока» Бо, семейного врача: едва только они появляются у порога двери, ведущей из холла, ее высокий, резкий голос начинает звучать на всю комнату.
Мэй (почти благоговейно). …Значит, так: им делали уколы против брюшного ти-и-ифа, уколы против столбняка, уколы против дифтерита, уколы против желтухи, уколы против полиомиелита – эти уколы им делали каждый месяц с мая по сентябрь, – а еще им делали прививки… Гупер? Эй, Гупер! Против чего делали прививки всем нашим малышам?
Маргарет (не дожидаясь конца предыдущей реплики). Брик, включи проигрыватель! Послушаем для начала музыку!
Беседа становится общей, голоса говорящих, сливаясь, звучат подобно птичьему гомону. Один только Брик не принимает участия в разговоре; стоит с рассеянной, отсутствующей улыбкой, облокотясь на бар и время от времени прикладывая ко лбу кубик льда в бумажной салфетке. Он никак не реагирует на просьбу Маргарет. Она сама устремляется к комбайну и наклоняется над его пультом управления.
Гупер. Мы подарили им эту вещь к третьей годовщине свадьбы; там три громкоговорителя.
Комната внезапно содрогается от мощных звуков кульминации вагнеровской оперы или бетховенской симфонии.
Папа. Выключите к черту эту штуковину!
Почти сразу вслед за этим наступает тишина, через мгновение нарушаемая громогласными возгласами Мамы, которая вкатывается через дверь из холла со стремительностью атакующего носорога.
Мама. Где тут мой Брик, где мой дорогой малыш?!
Папа. Извиняюсь! Включите поскорей снова!
Все очень громко смеются. Папа известен своими насмешками над Мамой, и громче всех смеется этим его шуткам сама Мама, хотя иногда они бывают довольно жестокими, – тогда она берет в руки какую-нибудь вещь или начинает суетливо что-нибудь делать, чтобы скрыть обиду, которую не может замаскировать даже громкий хохот. На этот раз она в отличном настроении: после того как ей сообщили вымышленное «медицинское заключение» о состоянии здоровья Папы, у нее отлегло от сердца. Поэтому сейчас она лишь глупо и смущенно хихикает, глядя на Папу, а потом оборачивается к Брику – все это очень живо и энергично.
Мама. Вот он где, вот мой дорогой малыш! Что это у тебя в руке? Отдай-ка этот стакан, сынок, твоя рука создана, чтобы держать вещи получше!
Гупер. Посмотрим, как Брик отдаст свой стакан!
Брик отдает стакан Маме, предварительно осушив его. И снова все разражаются хохотом, одни – тонким, другие – басовитым.
Мама. Ах ты мой плохой мальчик, ай-ай-ай, мой бяка мальчик! Ну поцелуй свою мамочку, непослушный шалун! Глядите-ка, не хочет, отворачивается. Брик никогда не любил, чтобы его целовали и лезли к нему с нежностями, – видно,