ещё плесни чуточку?.
– Сдурел? Ты ж двести грамм спирта выпил, считай, бутылку водки – в один приём! Ты ж сейчас упадёшь – не встанешь, кто откачивать тебя будет?
– Что, спирту пожалел? Ну плесни грамм хоть полста?
Уходить Палыч не собирался. Володя понял, что единственный способ избавиться от него – налить ещё. И налил. Полстакана разбавленного. Но с железным уговором, что Палыч сейчас же отправиться спать. Сегодня он всё равно не нужен. А с утра чтоб был как штык! Палыч пообещал, выпил с видимым удовольствием и ушёл, прихватив плавленый сырок.
А потом Володя забыл про него – собирал бумаги, запирал в ящики папки. И случайно бросил взгляд в окно – там Палыч, совершенно вменяемый, сидит себе на ящике с отсутствующим видом и, зажмурив один глаз, с наслаждением ковыряет в ухе спичкой.
– Вот тебе раз! – подумал Володя, – Как же так? После такой сверхмощной дозы спиртного – и на ногах? Говорили мне, что он горазд выпить, но не до такой же степени… А может, это у него после встречи с тарелочкой? Той, с с которой он нос к носу сталкивался в Ржевске, может, с тех пор спирт его не берёт…
– Врут, – неожиданно заявил Палыч совершенно трезвым голосом, – Ржевск тут ни при чём. Да и тарелочку я видел издалека, всего-то раз, когда лазил на вышку ноль на приборе выставлять. Тогда её зенитками шуганули… А водку ёмко я стал пить после того, как под атомную бомбу угодил.
– Это когда была «Операция К»?
– Нет, тогда я здесь не работал. Это в Семипалатинске было.
– Ты и там бывал? И взрыв видел?
– Да что там видел… Она метрах в трёстах от меня рванула.
– И ты жив остался?
– Повезло. Нас тогда с Байдиным послали пробу грунта брать. Одели мы защитные костюмы, что твой скафандр, и айда на площадку. Сползли в воронку, а в скафандре этом жуть как неудобно – гнется плохо, перчатки толстые, как сосиски. Да жарко ещё – пот в семь ручьёв течёт, стекло в шлёме всё в испарине, запотело, значит. Медленно дело-то продвигается. Так вот. Спустились мы в воронку и начали альпенштоками грунт отколупывать от стенок и в мешочки складывать. Тут вдруг светом как оглушит! Аж глазам больно. Не поверите – день стоял ясный, самый полдень, солнце слепило немилосердно, а будто и померкло всё, до того яркий свет ударил. Только я глаза зажмурил, тут край воронки меня и шибанул! Так землёй приложило, что я сознание потерял. Помню только, как она на меня летела. Вот с тех пор и не берёт меня ни водка, ни портвейн.
– Как же бомбу могли взорвать, если люди на площадке были?
– Как-как… С нашим-то бардаком. Один послал за пробой, другой кнопку нажал. То ли забыли про нас, то ли потеряли.
– Но вы должны были испариться, сгореть. А нет – так ударной волной бы вас в лепёшку расплющило!
– Должны, это точно. Но не испарились. Мы ж в воронке сидели, и при взрыве оказались аккурат в тени от бомбы. Я тогда едва не ослеп всего-навсего от света, который отразился от другого края воронки. Потом нас волной, что по