>«Всякая власть есть непрерывный заговор».
Глава 1
04 час.25 мин. 22 июня 19** г.
Скорый поезд «Киров – Адлер»
Дождливый рассвет уверенно заглядывал в запылённые окна скорого поезда, когда в дверях купе проводников появился всклокоченный и встревоженный сверх меры майор с голубыми петлицами лётчика.
– Рожает! – с дрожью в голосе произнёс офицер и с надеждой уставился на проводника.
– Кто рожает? – не поняла спросонья Валя Кадушкина – проводник опытный, проехавший по России-матушке не одну тысячу километров и повидавшая на своём кочевом веку всякое: начиная от пьяных драк «дембелей» и скоротечных дорожных романов и заканчивая задержанием милиционерами вооружённого преступника.
– Жена рожает. – уточнил майор.
– От кого? – брякнула, не подумав, Валя и тут же спохватилась. – Как рожает? Где?
– В четвёртом купе. – выдохнул бравый военный и нервно зашарил по карманам в поисках пачки «Беломора».
Валентина тут же разбудила молоденькую напарницу. – Беги к начальнику поезда! Скажи пусть передаст на станцию – роженица у нас, боюсь, не довезём. – напутствовала она худенькую, как тростинка Задорожную Настю. Девушка понятливо кивнула и метнулась в головной вагон поезда. Сама Валентина без лишних слов сноровисто вошла в четвёртое купе, откуда уже отчётливо доносились причитания и завывания роженицы.
– Давно схватки начались? – спросила она у мокрой от пота женщины.
– Да уже часа два, как терпения нет. – сквозь зубы процедила роженица, и вновь запрокинув голову и вцепившись руками в одеяло, завыла дурным голосом.
– Не ори! – прикрикнула на неё Валя. – Не ты первая, и, слава богу, не ты последняя! Потерпи, всё обойдётся.
В это время в купе ворвалась запыхавшаяся напарница. – Начальник поезда сказал, что на ближайшей станции её снимут. Там фельдшерица ждать будет, – проглатывая окончания слов, сообщила Настя.
– До ближайшей станции минут сорок. – прикинула Валентина. – Должны успеть.
Эти сорок минут ей показались бесконечно длинными: встревоженный муж бестолково метался по вагону, поминутно расспрашивая Валентину о состоянии жены, в вагон как-то незаметно набилось всё, какое было в поезде начальство, которое ничем помочь не могло, а только раздражало проводника бестолковыми советами. Наконец поезд замедлил ход и остановился на каком-то полустанке. Из помещения станции, невзирая на дождь, выбежали женщина в белом халате и двое мужчин в форме железнодорожников, которые, как зонтом, пытались укрыться от дождя брезентовыми носилками. Общими усилиями роженицу сняли с поезда и занесли в кабинет начальника станции.
– Всё, мужики! Тащите горячую воду! – сказала фельдшерица после короткого осмотра. – Дальше не повезём – рожает баба!
Через полчаса на мокрый от дождя перрон, где беспрестанно курил встревоженный отец, вышла усталая, но довольная фельдшерица.
– Поздравляю! Сын у тебя! – произнесла медичка, прикуривая от папиросы майора. – Здоровый пацан! Слышишь, как орёт? Чего молчишь, папаша? Уже решил, как мальчонку-то назовёшь?
– А как станция называется? – словно очнулся счастливый отец.
– Станция Кантемировка! – гордо произнесла женщина. – Это, брат, не просто станция! Эта станция целой дивизии названье дала.
– Я хотел Александром назвать, – признался офицер. – Как Македонского, но раз такое дело, то быть ему Кантемиром.
Так в свидетельстве о рождении и записали – Кантемир Каледин, место рождения – Воронежская область, станция Кантемировка.
Лихое начало! То ли ещё будет!
Петербург прекрасен при любой погоде. Возможно, так скажут о своём городе жители любого современного мегаполиса, если они, конечно, в него влюблены, но не влюбиться в Петербург не возможно! Он прекрасен и в свете утренней зари и в кисее осеннего тумана, в бликах первого солнечного луча и в объятьях знаменитых белых ночей. Вобрав в себя романтизм каналов Венеции, гордость и величие соборов Рима, неповторимую стать и строгость готики, Петербург во все времена оставался обольстительным и в то же время таинственным. Он многолик и неповторим.
Весной в нём просыпается молодой повеса, и женщины сходят с ума от любви, а художники и поэты – от вдохновенья.
Летом Петербург, красуясь творениями Монферрана и Растрелли, гостеприимно распахивает объятия проспектов для бесчисленных поклонников, заботливо рассаживая гостей по тенистым аллеям многочисленных парков и услаждая их взор фонтанами Петергофа.
Осенью город, словно загулявший златокудрый поэт, сбросив надоевший официоз, рядится в пестроту осенних парков и лёгкую дымку утренних туманов.
И только зимой, набрасывая поверх заснеженных улиц и площадей чёрный плащ ранних сумерек, Петербург становиться сумрачным и печальным.
Зима