арейший из геронтов1, восседавший посредине их большого полукруга.
Хотя и Лаэрт не был царем, он обладал намного большей властью, чем каждый из них. То же касалось и остальных старцев – ни один из герусии, состоявшей из двадцати восьми человек, не мог сравниться с ним по весу своего голоса. Лаэрт, казалось, знал все в этой жизни. Все истории, все люди, с которыми они случались и будут случаться, были ему известны. Иной раз ходила молва среди Спартанцев, что он был зачат самим Аполлоном и простой смертной.
«Оттуда у Лаэрта и дар предсказания и такое всезнание! – порой шептались между собой некоторые жрицы храмов. – Иначе быть не может, сын бога. А еще какие у него познания в лечебном деле! Если что заболит – сразу к нему идти надо, Лаэрт точно знает, как лечить и чем».
Конечно, сам Лаэрт знал про эти слухи, но только потешался, когда спрашивали, правдивы ли они. Дело было в том, что за свои семьдесят лет жизни он просто очень многое и многих успел повидать. Спарта была его домом и родиной, но он довольно часто ее покидал. Хотя и полис был закрыт на въезд и выезд для большинства граждан, к Лаэрту это не относилось, потому как он в своих поездках занимался исключительно важными делами. Инкогнито он нередко бывал во враждующих со Спартой городах, подкупал некоторых их граждан для обеспечения связи с ними. Он понимал, что безопасность полиса невозможно было обеспечить лишь только внутренним жестким устройством, и поэтому его идеи, уже проверенные временем, едва ли осуждались кем-то из царей или геронтов.
Рассказ свой Лаэрт начал неспроста. Из года в год он собирал подрастающее поколение, мальчиков и девочек четырнадцати лет, чтобы поведать им историю какого-нибудь героя. А про героев он знал правду, и действительно знал ее больше, чем кто-либо из живущих ныне греков. Истинные эти истории жили в его уже уставшем от суеты разуме, и он сам любил предаваться размышлениям о них, игре своего уже затуманенного тревогами воображения. Но главной целью этих рассказов оставалось наставление: у каждого сказания была мораль. И Лаэрту было важно прочувствовать, что она была понята подростками.
– Елена была спартанкой! – вдруг выкрикнула одна из девочек, сидевшая прямо возле костра.
Кроме мальчиков обычно никто не сидел в первом ряду на таких торжественных сборах, но для этой юной особы, по всей видимости, было сделано исключение. Лаэрт с едва заметной полуулыбкой посмотрел на нее, забавляясь ее ребяческой дерзости. Однако во взгляде ее он заметил не только огонек, но еще и острый ум. Ни один из сидевших возле нее мальчиков, будущих спартиатов, не смотрел на мир так осмысленно.
– Да, как и ты, – подтвердил Лаэрт, продолжая рассматривать собравшихся юнцов. – И однажды, не сомневаюсь, в своем роде ты сможешь сыграть в этом мире не менее важную роль, чем эта женщина. Все знают, что она славилась как самая прекрасная на свете, не так ли?
Подростки закачали головами. Конечно, с детства старшие рассказывали им про Троянскую войну и ее начало, как Парис похитил Елену, которая в то время была женой Менелая, тем самым спровоцировал греков на нападение. Во всяком случае, так гласила легенда. И поставить ее под сомнение, конечно же, не решался никто из детей или взрослых. В Спарте вообще ставить что-то под сомнение считалось опасным. Так думали все, однако Лаэрт, как и практически везде, обладал неприкосновенностью, и мыслил и говорил то, что считал нужным.
– Так, уже хорошо, – продолжил геронт. – И все знают, что она была плодом любви бессмертного и смертной?
Тут уже большинство охватило смятение. Однако девочка из первого ряда вновь подала голос:
– Она была дочерью Леды и Зевса. Зевс соблазнил Леду в образе лебедя, и поэтому Елена якобы вылупилась из яйца.
– Почему якобы? – нахмурился Лаэрт. Увидев его напускное неодобрение, сидевшие рядом мальчики начали с недоверием поглядывать на свою соседку.
– Потому что я не верю в этот миф, – уверенно сказала маленькая спартанка. – Вернее, это даже не миф, а какая-то детская сказка. Я верю в богов, и я верю даже в то, что Афина появилась на свет, расколов череп своего отца. А что, это вполне может быть! Ведь боги, хотя и так похожи на смертных, все-таки гораздо сильнее их и имеют другие тела, способные на большее. А Леда была лишь женой спартанского царя, она не была наделена никаким даром, кроме разве что так искусно лгать.
– Ты так смело рассуждаешь, дитя! – с возмущением заметил сидевший по правую руку от Лаэрта геронт Лин. – Неужели ты не веришь старшим?
– Не верит, и правильно делает, – только рассмеялся в ответ на это замечание Лаэрт. – Потому что все истории, что передаются из уст в уста, имеют на себе отпечаток мнения рассказчика. Это неизбежно, но это и не так плохо. Ведь иначе они и не были бы такими завораживающими.
– О Боги, Лаэрт, ближе к делу! – вдруг воскликнул сидевший в самом конце полукруга геронт Патрокл. – После такого сытного ужина меня уже начинает клонить в сон.
Ужин в Спарте действительно был сытным в этот вечер. Так называемая черная похлебка, которую ни один из приезжих из других полисов при жизни Лаэрта так и не смог доесть до конца, была приготовлена