знакомой понравился, она потупилась.
– Спасибо.
Говорить как-то особо было не о чем, так обычно случается в общении с незнакомыми людьми. И хотя мы свободно вели разговоры в Интернете, в реальности найти подходящую тему для беседы оказалось сложно, мы чувствовали себя скованно, а потому, пока подходили к дверям в музей, перекидывались лишь малозначащими фразами, при этом украдкой изучая друг друга. Не знаю, как я Зое, а она мне нравилась все больше и больше. Ах, эти пухлые губки, ах, этот многообещающий взгляд! Что же мне ждать от тебя, дива? Счастья, любви, умиротворения или несчастья, любви, забвения? Черт возьми, еще немного, и я сочиню литературный шедевр, достойный пера горячо любимого мною великого поэта Александра Сергеевича.
Наконец мы вошли в музей. Признаться, я бывал в Третьяковке не раз и водил сюда во время первого знакомства не одну женщину (по каким причинам удобнее всего ходить именно в музей при первом знакомстве, я уже объяснял), так что вел Зою уже по накатанному мною пути. Не буду описывать сам музей и находящиеся в нем шедевры живописи – каждый уважающий себя гражданин России, да и ближнего и дальнего зарубежья, если не побывал в Третьяковке, то видел ее залы и картины в Интернете, слышал от друзей или знакомых, читал или рассматривал буклеты, в общем, представление о галерее имеет.
В музее испытываемая нами в первые минуты знакомства скованность пропала, мы стали чувствовать себя свободнее. Зоя тоже наверняка бывала в Третьяковке, причем не раз. Так что произведения живописи нашу пару (да простят нас великие живописцы) мало интересовали. Время от времени останавливаясь у картин, но все больше для того, чтобы поговорить о своем, а не обсудить шедевр, мы пробежались по залам знаменитого музея и уже полтора часа спустя вышли на улицу. Но все же я не удержался от соблазна пригласить Зою в ресторан. Ну, как в ресторан. Он называется рестораном, да еще японским, на самом деле по уровню равен кафе. Был у меня на примете один кабачок неподалеку от Третьяковки. В него я водил тех женщин, с кем при первом знакомстве ходил в музей. Не стал я оригинальничать и в этот раз.
Мы миновали пару переулков, прогулялись по улочке, а затем вошли в длинную подворотню, с левой стороны которой и находился вход в хорошо известный мне ресторан. Я открыл дверь – вверху звякнул колокольчик, предупреждавший служащих заведения о прибытии посетителей, – и пропустил вперед Зою. Подниматься надлежало по мраморной лестнице на второй этаж. Уже в подъезде чувствовалось, что ресторан восточный: по стенам развешаны репродукции с картин японских живописцев, с потолка свисали японские фонарики, между лестничными пролетами на площадке стоял стеклянный шкаф с нэцкэ. На втором этаже нас уже поджидала восточной внешности девушка, одетая в кимоно и с прической в японском стиле с торчащим из нее гребнем. Хорошо, что не палочками для еды заколоты волосы, а лицо не намазано белилами. Тогда точно был бы перебор. Вот такие ряженые всегда вызывают у меня смешанные чувства: и смех, и жалость, и грусть. Смешно потому, что нелепо выглядят они в современном городе,