быстро уносить ноги из Парижа, чтобы сберечь уши от её воплей.
– Ваш бог пугает меня, мы не сойдёмся в цене, – буркнул Филь.
Монах осуждающе покачал головой.
– Господь – наш отец, а цена здесь – твоя душа, сын мой!
Едва заслышав «сын мой», Филь, как всегда в таких стычках, поторопился напомнить, прерывая готовый обрушиться на него поток слов, к которому отец Николай был склонен в силу избранной им профессии:
– Дорогой брат, вы не на проповеди! И вы до сих пор не рассказали мне, почему выбрали Виченцу.
Монах снисходительно улыбнулся.
– Быстрый умом, ты иногда пропускаешь важные детали! А не сообщил ли нам делирон, что у Валафара появился слуга, демон-обзес, рыскающий по окрестностям в поисках пристанища, достойного его господина? После того, что ты поведал мне о статусе нергалов, я предполагаю, что сие пристанище должно быть не меньше, чем вилла, а то и дворец. То есть обзес, который может быть великолепным красавцем и умеет менять признаки пола, будет искать себе богатую жертву, которую он попытается совратить и поставить себе на службу. Для быстрого совращения нужно выказать стать, что непросто делать под тяжёлыми одеждами в Падуе, Тревизо и Венеции, где в это время часто идёт мокрый снег и день-деньской стоит густой туман. Это хорошо для прячущегося Валафара, но плохо подходит целям обзеса. В Виченце же, как мы наблюдаем, нет тумана, потому что она дальше от побережья, и даже с температурой нам сегодня повезло. Поэтому обзес появится здесь, в чём я не сомневаюсь, и появится именно тогда, когда обеспеченные граждане города начнут стекаться на мессу к базилике Феличе и Фортунато, представляющей здесь наименьшую из всех храмов угрозу для слуг Сатаны, потому что она выстроена на месте языческого некрополя.
Для Филя беседовать с отцом Николаем было зачастую как беседовать с Прением: раз-два – и всё разложено по полочкам. Вот если бы ещё монах пореже вставал за проповедническую кафедру…
– Предлагаете морозить зад на улице, ожидая полуночи? – спросил он. – Таверна-то скоро закрывается!
В полутёмном помещении остались только они, разве что служка продолжал отираться поблизости. На его лице было написано нетерпение, но он не смел торопить путников, одетых чисто и добротно.
Отец Николай поднялся, и Филь рассчитался со служкой. Жадина монах не утруждался платить за себя. Однако без него Филь тратился бы на постой, и поэтому он не возмущался.
Они вышли в тёмный переулок в двух шагах от площади, на которой красовалась базилика Феличе и Фортунато, освещенная множеством масляных фонарей. Было свежо, но не промозгло. На брусчатке играли отблески света от фонарей базилики, зажжённых также внутри массивного здания.
– Пойдём посидим там в келарне, – сказал отец Николай, беря Филя под руку. – Участвующие в службе сейчас одеваются, одному келарю нечего делать. Только ни слова…
– Знаю, знаю, – перебил его Филь, – они не доминиканцы, поэтому молчок о наших делах, чтобы вся слава досталась