возвышения, актуализирующей сублимации того, что в самом фольклоре не желает уже пребывать в величественной неподвижности. Он и черпает из фольклорной среды все самые беспокойные силы, – все то, что в нем имеет тенденцию сорваться с традиционного места, уйти на заработки и вообще поискать счастья…!»494.
Вывод, к которому приходит Прокофьев: и это принципиально важная мысль для понимания истории ремесла, заключается в существовании примитива как типа культуры «не как первоначального этапа развития всей сорокатысячелетней истории искусства или какого–то стадиального ее отрезка. Речь пойдет о примитиве как своеобразном типе культуры, функционирующем одновременно и во взаимодействии с двумя другими – с непрофессиональным фольклором и учено–артистическим профессионализмом». И далее: «Две другие разновидности примитива (наряду с «примитивом серьезным». – А. К.) – лубочный и романтико–идиллический – оказались несравненно более живучими. Они–то и продолжают жить в любительском примитиве наших дней. […] "Третья культура" (т. е. культура художественного ремесла и ремесленного профессионализма. – А. К.) заслуживает такого же пристального изучения, как и две другие (т. е. фольклорная и «учено–артистическая». – А. К.). А самое главное – истинный культурный баланс Нового и Новейшего времени, истинный "объем" их художественного сознания может быть выявлен только в процессе совокупного рассмотрения всех трех имеющихся здесь уровней, находящихся в постоянном взаимодействии многократных взаимных притяжений и отталкиваний, умираний и возрождений»495. Иными словами, распространяя смысл этого высказывания до широкой проблематики ремесла на стыке МСП и крупной промышленности, данный принцип можно также применить при анализе мыслимого тематического триединства ремесла как профессионального, непрофессионального и пограничного в виде микровкраплений ремесленных практик в крупной промышленности.
Согласно коммуникативным практикам XVIII в., понятия «науки», «искусства», «художества» и «ремесла» (во множественном числе. – А. К.) могли применяться в самых различных комбинациях и контекстах, получать новое или дополнительное семантическое значение из западноевропейской традиции, как это произошло со словами «наука» и «искусство». Этим объясняется кажущаяся противоречивость и «неестественность» их совместного применения, исходя из речевых практик XXI в. Выступая в различных сочетаниях, они являлись медиумом передачи представлений человека Нового времени о науке, искусстве и художестве как о ремесле и наоборот. Объединение наук и искусств с ремеслами (художествами) не было случайным, ввиду специфики семантической традиции и тяготения к «универсалиям» того времени. По материалам немецко–латинско–русского словаря лютеранского священника Эренрейха Вейсмана, впервые изданного в Штутгарте в 1673 г., и переизданного в Петербургской Академии наук в 1731 г. и 1782 гг., а также пятой части Словаря Академии Российской