Политическая полиция и либеральное движение в Российской империи: власть игры, игра властью. 1880-1905
(В.А. Гольцев, редакция «Вестника Европы») и леволиберальное крыло земского движения (во главе с И.И. Петрункевичем)99. Это во многом воспроизводит позицию Шацилло, только в отношении более раннего периода. В одной из статей 2000-х гг. В.В. Шелохаев отнес Петрункевича, Ф.И. Родичева, Шипова к одной группе земских либералов, отделив их от более «левой» либеральной интеллигенции и нивелировав тем самым различия между Петрункевичем и Шиповым, которые подчеркивались всей предшествующей историографией100.
В целом в литературе все-таки доминирует представление о трех вариантах либерального движения, и шиповцы – даже если и называть их неославянофилами – тоже являлись его частью.
Следующий важный проблемный узел возвращает к тезису, озвученному в самом начале введения, а именно – политическая полиция и «либералы» были участниками общего диалога о путях развития страны. Слово «диалог» подразумевает, очевидным образом, равномерное представление двух его сторон, однако в данной работе анализируется делопроизводственная переписка политического сыска, т.е. источниковая база исследования отражает только одну сторону диалога, да и то – заочную и тайную (другая сторона – «либералы» – об этой позиции попросту не знала).
И всё же почему можно говорить именно о диалоге? Во-первых, потому? что позиция одной из сторон диалога – а именно «либералов» – достаточно широко представлена в литературе о либерализме, которая, в свою очередь, опирается на воспоминания самих участников общественного движения. Более того, давно введены в научный оборот их представления не только о российской власти в целом, но и непосредственно о системе политического сыска, и парадоксальным образом эти представления, основанные на личных впечатлениях и ставшие следствием либо личных контактов (до 1917 г.), либо поспешной и некритичной выборки из документов после Февраля 1917 г., рассматриваются традиционно в разделе дореволюционной историографии политической полиции, хотя по большому счету – это источники. Речь идет о статьях В.А. Гольцева, И.П. Белоконского, Б.Б. Глинского101, более наукообразны работы К.К. Арсеньева, В.М. Гессена, Н.А. Гредескула, М.К. Лемке102, но и они представляют собой всё же публицистические произведения. Удивительно отнесение к научной историографии публицистики журнала «Былое»103, который, в частности, публиковал разоблачения бывшего сотрудника Варшавского охранного отделения М.Е. Бакая, перешедшего после Первой русской революции на сторону революционеров104. К работам этого же рода стоит отнести книгу бывшего директора Департамента полиции А.А. Лопухина105.
Именно в либеральной дореволюционной публицистике, претендовавшей на объективность собственной позиции106, были заложены не только набор сюжетных линий будущей историографии политического сыска, но и их трактовка: правовые границы деятельности политической полиции (оцениваемые как чрезмерно широкие, безграничные, описываемые термином