если ты намерен сделать здесь карьеру, надо готовить себя к оперативной работе и я готов тебе в этом помочь. Знай, что замполиты, работники кадровых и финансовых аппаратов, сотрудники многих других милицейских структур, это всего лишь вспомогательные работники в милицейских погонах»
* * * * * *
Секретарь горкома партии Николай Григорьевич Нагорнов был вне себя. Город наводнили тунеядцы и попрошайки, а этот сияющий начищенными сапогами капитан вчера нес чепуху про какую-то агентурную информацию о предстоящей воровской сходке, а сегодня додумался до того, что пришел просить разрешения на вербовку члена партии.
«Тебя послушать, Борис Михайлович, так своей тени пугаться начнешь. Город у нас маленький, специфический. Половина населения бывшие ОУНовцы, «изменники Родины», «диверсанты», да «шпионы». Их под конвоем сюда привезли, почти всю другую половину населения – по вербовке. Что, некого в агенты вербовать, решил перейти на коммунистов? Эдак ты и нас вербовать начнешь, кстати, а нас то самих, ты к какой половине относишь?» – Нагорнов махнул рукой от стоящего Кана и до безмолвно сидящего за соседним столом для заседаний, покрытым зеленым сукном, председателя горисполкома Левченкова.
«Нас с Вами партия сюда направила на работу, а от этих, бывших, да вербованных подальше советую держаться», – огрызнулся Кан.
«И что теперь, нам людей на партийные документы фотографироваться к Ваське-фотографу, бывшему резиденту японской разведки, не отправлять? А у бывшего переводчика, пособника оккупантов Нахтигаля, ни мне, ни тебе, не подстригаться? – распалялся Николай Григорьевич. – Ты сам где стрижешься?»
«Меня жена дома стрижет»,– тихим, но твердым голосом ответил Кан.
При упоминании о жене на висках Николая Григорьевича вздулись вены, а на скулах появились желваки. Его и без того выдвинутая нижняя челюсть хищно подалась вперед.
«А вот это зря, денег не будет! Иди. В общем, согласия на вербовку я не даю. Лучше почисть город от тунеядцев»,– заключил он.
Кан, по-военному повернувшись кругом, неловко качнулся, на вощеном паркете и вышел из кабинета.
Левченков, до этого все время молчавший, заговорил: «Бериевской закваски, сволочь. На всех компромат собирает. И жену свою приплел не к месту. Стрижет она его, видите ли. Говорят, что в компаниях, о прежней работе официантками, вместе с вашей супругой, чрезмерно часто она упомина…»
Закончить фразу он не успел. Нагорнов, огрев кулаком по столу и брызжа слюной, рявкнул: «В порошок сотру!»
* * * * * *
Рейд проходил успешно. Капитан милиции Кан стоял на крыльце отдела в начищенных до глянца сапогах и, не смотря на лето, в черных кожаных перчатках. Стройную фигуру в кителе и галифе опоясывала портупея. На правом боку, в кобуре, пистолет на кожаном шнуре. Слева от начальника милиции, удерживаемая старшиной Максимишиным на поводке, громадная, с черной спиной, овчарка. Делая уже третью ходку, во двор милиции въезжал «воронок»