кто посмелее, здороваются с Эмидио, рассматривают их самих и нехитрый скарб, оценивают одежду, жесты, буравят любопытными взглядами жизнь новых переселенцев.
Уходите все прочь! – хотела бы закричать Джузеппина. – Убирайтесь!
– Вот мы и пришли, – объявляет Эмидио.
Деревянная дверь. Рядом корзины с фруктами, овощами и картофелем.
Эмидио подходит ближе, пинает одну из корзин. Он упер руки в бока и говорит так, словно читает указ на площади.
– Мастер Филиппо, я жду, когда вы это уберете! Прибыли новые жильцы из Баньяры.
Сгорбленный старик-зеленщик с водянистым глазом выходит из лавки, держась за стены.
– Ладно вам… Вот он я! – Он поднимает голову, вторым – живым – глазом скользит по Иньяцио и останавливается на Джузеппине.
– Эх, вижу, вы не торопитесь! Я просил убрать все это еще утром, – упрекает его Эмидио.
Старик шаркает к корзинам, тащит одну. Иньяцио хочет ему помочь. Эмидио кладет руку ему на плечо.
– Мастер Филиппо сильнее нас с тобой, вместе взятых.
В его словах чувствуется какой-то скрытый смысл.
Это первый урок, который Иньяцио усвоит: в Палермо обрывок фразы может значить больше, чем целое высказывание.
Кряхтя и тяжело вздыхая, зеленщик освобождает проход. На брусчатке остаются листья, апельсиновая кожура.
Достаточно одного взгляда Эмидио, чтобы все было убрано.
Наконец-то можно войти.
Джузеппина осматривается. Сразу понятно, что в доме никто не жил месяца два, а то и больше. Кухня с очагом прямо тут, у порога. Дымоход работает плохо: стена почернела, плитки майолики щербатые, испачканы копотью. Стол и один табурет; никаких стульев. Створки деревянных шкафов разбухли от влаги. На потолочных балках паутина, пол грязный, песок скрипит под ногами.
И темно.
Очень темно.
Гнев сменяется отвращением, горькая тошнота подступает к горлу.
И это дом? Мой дом?
Она заходит в спальню, куда прошли Эмидио и Иньяцио. Комната узкая, как коридор: слабый свет проникает из зарешеченного окна, выходящего во внутренний двор. С улицы доносится журчание фонтана.
Две другие комнаты размером чуть больше кладовки. Даже дверей нет, вместо них – занавески.
Джузеппина прижимает к груди Винченцо, смотрит по сторонам и не верит своим глазам. Но все так: грязь, нищета.
Просыпается Винченцо. Он голоден.
Джузеппина возвращается на кухню. Теперь она одна: Иньяцио с Эмидио ушли. Она чувствует, как подкашиваются ноги, и тяжело опускается на табурет, чтобы не рухнуть на пол.
Солнце садится, скоро темнота накроет Палермо, и эта лачуга превратится в склеп.
Когда возвращается Иньяцио, она так и сидит, безучастная ко всему. Ребенок хнычет.
Только тогда она принимается разбирать вещи.
– Помочь? – спрашивает Иньяцио. – Скоро придет Паоло с корзинами и коррьолой. – Иньяцио невыносимо видеть выражение ужаса на лице Джузеппины. Он хотел бы отвлечь