Да. Один за другим мы посмотрели на Нони и кивнули. Даже Рене кивнула.
– Да, – сказали мы. – Мы все в порядке.
– Хорошо, – сказала Нони. – Хорошо. – И улыбнулась нешироко, но уверенно.
Так это и произошло – мы простили нашу мать. Мы простили Нони не потому, что у нас больше никого не было, хотя это так и было, но потому, что она была нашей общей. Она принадлежала нам всем четверым, и, если бы один из нас не простил, это значило бы, что остальные тоже не могут, а никто из нас не хотел брать на себя бремя такого решения. Никто не мог снова отнять Нони у остальных.
После отъезда тети Клаудии Нони вернулась в мир даже с какой-то яростью. Она стала называть себя феминисткой и призывать нас, своих дочерей, тоже быть феминистками. Она покупала книги Глории Стайнем и Жермен Грир, которые читала нам вслух за ужином. Шел 1984 год.
– Лучше поздно, чем никогда, – говорила Нони.
Мамы только очень немногих моих друзей работали. Одна была профессором в Университете Коннектикута и носила полукруглые очки на лиловой цепочке вокруг шеи. Другая была семейным адвокатом, у нее в Бексли был офис, в окне которого висела табличка с ее именем, написанным золотыми буквами. Но у большинства мамы оставались дома, следили за детьми, возили их в кино и суетились на кухне, гремя кастрюлями и намазывая арахисовым маслом соленые крекеры, чтобы угостить после школы. Когда отец был жив, Нони тоже была такой матерью. Но, начав работать у доктора Харта, Нони изменилась. Она рассказывала нам про свой день в клинике, про пациентов и про сложные зубоврачебные процедуры, про новую систему хранения записей и про аварию прямо у дверей клиники, из-за которой улицу перекрыли на несколько часов. Из этих историй на нас проглядывала Нони, наслаждающаяся жизнью без нас. Жизнью, полной драм и интриг, такой далекой от тишины серого дома и нас, ее детей.
В третьем классе я наизусть прочла на уроке стихотворение Сильвии Плат «Соискатель», что страшно смутило бедную мисс Аделаиду, нашу учительницу. («Живая кукла, как ни погляди / она готовит, шьет и говорит».) В четвертом классе я нарядилась на Хеллоуин Глорией Стайнем и провела весь вечер, объясняя смысл моих расклешенных брюк и водолазки. В пятом классе Нони вызвалась помогать на уроке здоровья в нашем классе, и я расхаживала по классу, раздавая тампоны и прокладки в бордовых пластиковых упаковках.
Нони говорила нам, как сожалеет о Паузе. Она хотела как-то восполнить нам все эти утраченные дни своего отдыха. Пропущенные матчи по бейсболу, родительские собрания, концерты Кэролайн и соревнования Рене по бегу, ужины, укладывания спать и любовь.
– Мне так жаль, – говорила она. – Ужасно, ужасно жаль. Я должна была обратиться за помощью. Слава богу, что не случилось ничего ужасного.
Мы переглядывались и ничего не говорили про пруд, про случай с Эйсом или про человека, который преследовал Рене на автобусной остановке. По сути, мы ничего не рассказывали Нони про Паузу. Мы без слов договорились, что лучше оставить эти события в тайне. Мы смотрели на это, как на способ избежать наказаний, но