подарили друг другу ни поцелуев, ни объятий.
А утром увидел перед собой Тристан берег страны, куда так стремился. Только Изольды не было на корабле, ночью тихо бросилась она в море…
И разбил Тристан флягу с напитком страсти, потому что было ему все равно, как встретит его нареченная невеста.
И когда он встретился с нею во дворце, невеста спросила его, кокетливо играя концом кружевной своей вуали:
– Привез ли ты мне свое сердце, Тристан?
Он ответил ей:
– Я привез тебе свою рыцарскую клятву, госпожа.
Не пила Изольда вина.
И Тристан вовсе не был пьян.
И была их ладья темна,
И плыла она сквозь туман.
Мир у них на глазах пустел,
Мимо пальцев текли огни…
И серебряный меч в постель
Положили с собой они.
А потом менестрель молодой
Пел балладу на новый лад.
Отчего же морской водой
Стал любовный да сладкий яд?
Зря Изольда просила: «Пей!»,
Сжав до боли в пальцах бокал.
Становилось кругом темней,
Ветер что-то в волнах искал…
То ль в бутылках напутал раб,
То ли чуда не сделал Бог…
Зря шептала она: «Хотя б
За меня. За последний вздох».
«Ты прости, только я – не тот.
Я не твой, госпожа, слуга.
Подними, если хочешь, тост
За любимого. За врага».
Она плакала долго. И
Что-то пела про зеркала.
На рассвете она с ладьи
Тихо в синие волны сошла.
А Тристан ее не искал,
Не молился о ней Тристан.
Он о мачту разбил бокал,
Потому что он не был пьян.
…Однажды такую песню в исполнении придворного менестреля услыхала жена Тристана. Тогда-то поняла она, с кем осталось сердце ее вечно печального супруга. Словно демон вселился в знатную и благородную Изольду! От дел благочестия обратилась она к проклятым Богом занятиям чародейством и черной волшбой. Ибо задумала она извести своего мужа, предав его тело и душу медленной лютой смерти… И не знал о сем ничего Тристан, поскольку сердце его ослепло в бесплодной тоске об утерянной возлюбленной. И не ведал, что в стране, где с яблонь никогда не осыпаются цветы, завелась черная ведьма…»
Читала я долго, абсолютно отключившись от окружающей действительности. А когда наконец смогла оторваться от захватывающей эпопеи средневековой трагической любви, разогнула затекшую спину и посмотрела вокруг, оказалось, что парк пуст, аллеи его темны, а фонари горят подозрительно тускло.
– Если на меня нападет маньяк, ты будешь виноват! – погрозила я пальцем портрету Авдея. – Я зачиталась, как школьница.
Авдей в ответ только и мог, что улыбаться.
На самом деле никаких маньяков я не боялась. Маньяки думают, что женщины боятся темноты, но это если женщина не является ведьмой. Для меня же темнота является нормой жизни. В темноте тоже есть Сила.
Однако