жизни.
Они дружат уже пять лет, но иногда она его пугает.
Особенно когда садится рядом и берет его за руку. На самом деле в Марго скрыто много нежности, но она редко ее показывает, потому что это ее самое сильное оружие.
– Если это защитит Глеба… защитит нас… необходимо это сделать. Выкрасть ее телефон.
– Она из рук его не выпускает.
Марго еще больше округляет глаза.
– Если она скажет ему… Ты представляешь, что будет?
– Может, и стоит сказать?
– Мы пытались.
– Сказать прямо.
– Это убьет его. И уничтожит нас. Сева, надо обезопасить всех нас.
Они приняли решение. Он вышел из комнаты. Убитый, раздавленный, как каждый раз, когда приходилось вспоминать это.
Сева не мог понять своих чувств. Это было что-то вроде разрушительной скорби, когда казалось, что тебя разобрали на части и больше никогда не смогут собрать. Это были отголоски той боли, которую он почувствовал, узнав, что отец умер.
Сева остановился на веранде. Кристина сидела в AirPods, не отрываясь от телефона. Вдруг его способ спасения сам его нашел.
Разумеется, со стороны это могло выглядеть странно. Сева целеустремленно вышел с территории виллы и двинулся по тропе вниз. Принятое решение звало его, манило, и Сева просто шел на «метафорический» свет.
Немного недостроенная статуя Светозара хохотала и глядела на него, другое же лицо, которое протекало к его животу, изображало гримасу боли. Такое гипертрофированное, но живое, с каждой своей морщинкой. Стоит коснуться статуи – и она завопит.
Под небольшим навесом на полу валялись брошенные инструменты. Сева взвесил в руке молоток, почувствовал приятную тяжесть, ощутил металл, соприкасающийся с кожей. Замахнулся, так, играючи, ощущая, как понимание силы возвращается к нему.
Каркас из бамбука, сверху папье-маше. Странно, в первую ночь он думал, что там материал посерьезнее. Каркас был еще не закончен. Светозара начали делать с головы и остановились на пузе.
Он достал из чана с водой ветку бамбука, согнул и вставил между остальными. Получилось идеально. Сева уходил в свой медитативный транс работы руками.
Он никогда не питал иллюзий по поводу своей внешности. Лицо у него деревенское, глупое и одутловатое. Пришлось отрастить бороду. Борода для мужчины – как макияж для женщины. Глеб научил его ходить по барбершопам, а Сева научил себя зарабатывать на эти барбершопы.
С детства он любил мастерить. Первое воспоминание: воспитательницы хвалят его поделки из папье-маше, мама вешает его рисунки на холодильник. Вырасти он в другой семье – стал бы художником. Но он вырос там, где дача была праздником, где все радостно красили забор, а отец с гордостью мастерил стол и приговаривал:
– Мама жалуется, что мало комплиментов, мало цветов. Но вот мой язык любви – лобзик да ключ на шестерку. Все, кто не привыкнет к труду, вымрут, Севунчик, вымрут. Случись что, ты справишься, а остальные потонут.
Ему так часто это говорили, что Сева впитал мудрость отца и охотно верил: труд обезопасит. Труд всегда спасет. Отец передал ему дар и умения, благодаря которым мир станет