вернутся, Тодд, – перебил его Киллиан. – Дэйви Прентисс вернется, и на этот раз не один, а мы не сможем защитить тебя ото всех сразу.
– Но…
– И не спорь! – отрезал Киллиан.
– Давай, Тодд, – сказал Бен. – Мэнчи придется пойти с тобой.
– Час от часу не легче! – всплеснул руками я.
– Тодд, – Киллиан как-то изменился; в его Шуме проступило нечто новое – и это была печаль… печаль – почти горе, – Тодд, – повторил он и вдруг схватил меня и обнял, крепко-прекрепко, даже слишком крепко, так што я ткнулся ссаженной губой ему в воротник и сказал: «Ой!» – и оттолкнул его. – Ты, наверное, нас за это ненавидишь, – сказал Киллиан, – но попробуй понять: это только потому, что мы любим тебя, ладно?
– Нет, блин, не ладно, – рявкнул я, – ничего не ладно!
Но Киллиан меня уже не слушал.
– Давайте, бегите, – бросил он Бену. – Я их задержу, сколько смогу.
– Вернусь другой дорогой, – пообещал Бен. – Постараюсь сбить со следа.
Они сцепились руками на целую долгую минуту, потом Бен глянул на меня («Пошли!») и потащил прочь из комнаты к задней двери. Последним я увидел, как Киллиан снова берет ружье и смотрит на меня, прямо в глаза, и у него на лице, на всем Киллиане сплошь, и в Шуме у него тоже, написано, што это прощание, и оно поболе остальных будет, што он меня никогда не увидит, и я уже открываю рот, штобы сказать ему што-то, но дверь захлопывается, и Киллиан пропадает с глаз.
5
То, што ты знаешь
– Я доведу тебя до реки, – бросил Бен, пока мы мчались через поля (уже второй раз за одно утро). – Пройдешь вдоль нее до самых болот.
– Там нет дороги, Бен, – взмолился я, – и кроки повсюду. Ты смерти моей хочешь?
Он глянул на меня – глаза совершенно спокойные, – но шагу не сбавил.
– Без вариантов, Тодд.
– Кроки! Болото! Тихо! Какать! – лаял на ходу Мэнчи.
Я даже перестал уже спрашивать, што происходит, раз уж все равно никто не желал отвечать, так што мы просто понеслись дальше, мимо овец – все еще ни на каком не на пастбище и вряд ли вообще теперь туда попадут.
– Овцы! – сказали они, провожая нас взглядом.
Мы миновали большой амбар и двинули вдоль крупной ирригашионной линии на другой, поменьше, повернули направо. Дальше начиналась пустошь… то есть практически вся остальная пустая планета.
Бен молчал до самой опушки.
– В рюкзаке еда. На сколько-то хватит, но постарайся растянуть на подольше. Ешь плоды, какие найдешь, и придется охотиться.
– На сколько мне ее тянуть? – спросил я. – Когда мне можно будет вернуться?
Бен встал как вкопанный. Мы уже были под деревьями. До реки футов сто, но ее слышно, потому што там она начинает бежать под уклон, к болотам.
Мне вдруг стало так одиноко, словно это было самое-пресамое одинокое место во всем мире.
– Ты не вернешься, Тодд, – сказал Бен. – Тебе нельзя.
– Но почему?! – Я это почти промяукал, как котенок какой-нибудь, но поделать все равно ничего не мог. – Што я такого сделал, Бен?
– Ты не сделал ничего плохого, Тодд. – Он шагнул