правильно сделали, – проворочала Клавдия. – И тебе нечего соваться. Мертвых не воскресишь. А будешь и дальше людей баламутить, сам не ровен час головы лишишься. Мальчику мы поможем, вырастим, если уж так боги пожелали, а остальное – не наше с тобой дело.
– Помолчи, – угрюмо ответил ветеран. – Сама не знаешь, что несешь. Мы с Гнеем вместе пятнадцать лет в одной когорте[6] были. Он мне жизнь спасал я уж не упомню сколько раз…
– Ну и что? Чем ты ему поможешь, если сам в каменоломни угодишь на старости лет? А то еще и убьют да дом сожгут… Вон за мальчишкой лучше присматривай. Своих детей боги не дали, так хоть чужого воспитаем, все будет кому о нас с тобой позаботиться, когда совсем немощными станем.
Тогда Марк ничего не ответил. Пробормотал что-то себе под нос и вышел во двор. А вечером, когда Клавдия легла спать, он пришел ко мне в комнату, сел рядом с постелью и заговорил:
– Слушай меня внимательно, сынок. Если я не вернусь, позаботься о моей старухе. Сначала, конечно, она тебя на ноги поставит, но когда вырастешь – уж не забывай про нее. И главное: помни о том, что стоящий человек не может жить под одним небом с убийцей своего отца. Крепко-накрепко это запомни. Ты не подведи меня. Когда сил наберешься, найди тех людей… Пусть они и за Гнея ответят, и за старика Марка.
Он тяжело вздохнул. А я лежал, не шевелясь, и не мог произнести ни слова. Марк теперь был единственным близким мне человеком. Толком я ничего не понимал, но чувствовал, что это может быть последний раз, когда я вижу его живым. Мне хотелось удержать его, но душившие меня слезы не давали произнести ни звука. Я просто лежал и тихо плакал от отчаяния. Мне было страшно за него, страшно за себя, мне было безумно жаль отца и мать… Но в то же время я ненавидел тех, кто стал причиной моего горя. Ненависть была настолько сильной, что заглушала временами боль утраты и страх перед будущим.
– Запомни это имя, сынок: всадник Оппий Вар. Хорошенько запомни. Разыщи его. Нелегко будет, наверное, но ты не сдавайся. Помни, что отец следит за тобой… А может, и я скоро присоединюсь к нему. Богам ведь нужны хорошие солдаты… Такие, как мы с твоим отцом. А старухе моей скажи, чтобы на меня не сердилась. Не понять ей всего…
Он снова вздохнул и взъерошил густые седые волосы.
– Знаю, будут люди говорить, что, мол, глупо старое помнить да всю жизнь только о мести думать. Вроде как моя старуха сегодня говорила… Только ты их не слушай. Нельзя прощать обид. Раз простишь, другой… И превратишься в никчемного человека, ни родства не помнящего, ни чести не знающего. Сколько я таких перевидал – жалкие люди. Всяк ими помыкать может, как ему заблагорассудится. А те и рады, что ими крутят да вертят. Стержня нет… Вот в твоем отце был стержень, потому и солдатом хорошим, и товарищем верным он был… Ладно, что-то разговорился я. Постарел, наверное, как баба трещу. Запомни, сынок: всадник Оппий Вар. Не знаю уж, что этому негодяю от твоего отца понадобилось… Одно на ум приходит – как-то он обмолвился, что есть у него не то медальон какой-то, не то ожерелье цены немалой.
Он