скукой, и то и дело зевать.
– Ну, молчи, молчи, – свирепо раздувая широкие мясистые ноздри, выкрикнул следователь, – всё равно тебе не отвертеться.
Я устало прикрыл глаза и снова зевнул.
– Пошёл вон! – выкрикнул он, и меня снова отвели в камеру.
Время близилось к вечеру. Нас по одному сводили в уборную, выдали одноразовые миски с серой плохо пахнущей массой. Я к ней даже не притронулся.
А затем выключили свет, оставив лишь тусклую лампу в коридоре. Вроде как спать положено. Нижнюю койку по-прежнему занимал жирный, костлявый теперь залез на верхнюю и дремал. Старик сидел на полу и с аппетитом уплетал серую массу, а татуированный сидел теперь в моём укромном уголке, тварь.
Но я сделал вид, что не заметил этого, и сел у стены неподалёку от старика.
– Будешь? – старик кивнул на мою тарелку, я отрицательно махнул головой и улёгся на холодный пол, подложив руку под голову, на грязные койки я лезть так и не рискнул, а на пол была хоть какая-то надежда, что его изредка мыли.
– Я возьму, – снова сказал старик.
– Бери, – вздохнул я.
– Облезешь, – резко вскочив с места, сказал татуированный и выхватил тарелку из рук старика. Не, ну ни тварь ли?
– Тебе не разрешал, – с нажимом сказал я.
Татуированный гадко ухмыльнулся и, набрав в ложку побольше, нарочито запихнул в рот и мерзко принялся чавкать. Мало, видимо, ему первого раза было.
Ещё секунду назад я лежал на полу и вот, придерживаясь рукой за решётку, бью эту свинью в челюсть с ноги.
«Лишь бы не убить», – запоздало думаю я. Тарелка с едой вылетает у него из рук, разбрасывая серую массу по всей камере. Татуированный, громко клацнув челюстью, летит в стену.
– Айя! Марико-о-он! – завывает он. Кровь течёт у него изо рта по подбородку, он хватается за голову обеими руками, будто голова у него раскололась надвое и только так он сможет удержать в черепушке остатки вытекающих мозгов.
– Убью суку! – заорал он и бросился на меня.
На скорость и реакцию мне грех жаловаться. Я, молниеносно присев, подсечкой сбил его с ног. Татуированный завалился на бок.
Позади громко загрохотал дубинкой по решётке и принялся ругаться коп:
– А ну, заткнулись все! Что вы здесь устроили, собаки?
Все молчали. Только татуированный, утирая кровь с лица, бормотал ругательства.
– Ещё раз услышу, всех прикую к койкам! – заявил полицейский, ещё раз грохнул дубиной и ушёл.
Когда шаги полицейского стихли, жирдяй встал со скамейки, расплылся в улыбке и с восхищением уставился на меня:
– Ты что? Из этих? – спросил он, раскинув руки в стороны, как будто собирался меня обнять.
– Из кого из этих? – нахмурившись, спросил я и на всякий случай сделал шаг назад.
Восхищение на его лице переросло в восторг, граничащий с идиотизмом:
– Ну, эти! Ниндзя! Карате! Айкидо! Кунг-фу!
– Нет, – отчеканил я, – ничего из перечисленного.
Жирдяй