во мне с упрямством. С одной стороны, нельзя не признать наличие логики в рассуждениях Коломойского, с другой…
– Хорошо. Ты кругом прав. Но последняя услуга. Расскажи все, что вам удалось выяснить по этому делу, а? Не в службу, а в дружбу.
– Ох, Тарелкина… – Макс взял в руки столовый нож, повертел в руках, вгляделся в свое отражение и положил на место. – Подведет меня когда-нибудь под монастырь такая дружба. Что тогда делать буду? Возьмешь меня к себе на работу картошку чистить?
– Непременно. Но давай уже – не томи.
– Да нечего особенно рассказывать. Никаких признаков насилия и вообще ничего необычного. Разве что… А ты знала, что Ольшанская была беременна?
– Что?! От кого?
– Ну, дело закрыто, вернее, и не было открыто, поэтому подробности мне неизвестны.
– И тебе не кажется это подозрительным? Беременная женщина выпивает полторы бутылки шампанского – вторую она вроде бы так и не допила.
– Про беременность она вполне могла и не знать – там срок какой-то небольшой: пять-шесть недель. Да, и опять же, вот был недавно случай…
– Умоляю, избавь от подробностей. Уверена, ты и не такое встречал. Это все?
Перед тем как ответить, Макс замялся. Буквально на секунду, но мне этого хватило, чтобы не принять односложный отрицательный ответ и вцепиться в собеседника бульдожьей хваткой.
– Выкладывай! Иначе я пойду на преступление, подкуплю Ещенко тортом, а ему мучное противопоказано. Ты знаешь, что я все равно добьюсь своего с тобой или без тебя.
Конечно, я блефовала, и Коломойскому это было прекрасно известно, поэтому его дальнейшие откровения являлись жестом доброй воли, а не реакцией на шантаж. Он играл со мной в поддавки. Но какая, в сущности, разница?
– У Ольшанской слегка повреждена эмаль передних зубов.
– Что это значит?
– Что угодно, – пожал плечами Макс. – Может, это след от БДСМ-кляпа. Знаешь такие круглые шары-молчуны, которые некоторые суют себе в рот во время секса. А быть может, она любила орехи грызть.
– Или кто-то насильно вливал ей алкоголь в рот, – тихо произнесла я.
– Эта версия не исключена, хотя и не является основной для следствия, – спокойно парировал Коломойский.
Глава седьмая
Яблоко от яблони
– Ты серьезно?! – Алена укоризненно покачала головой.
– Да, что не так опять? – удивилась я.
– Все не так. Ты что, не понимаешь, что детям нужны режим и дисциплина?
– Ну и?
– Доктор Комаровский говорит…
– О нет… – Я застонала, закатив глаза к потолку. Никогда бы не подумала, что материнство может так изменить человека. Вернее, что-то такое я, конечно, слышала, но не думала, что когда-то это коснется меня лично. Комаровский, Спок, Лабковский, Зицер, Петрановская и еще добрая сотня гуру, чьи имена не желали задерживаться в моей памяти. Эти люди толпой поселились в нашем доме и только и делали, что давали рекомендации на все случаи жизни. Порой прямо противоположные. Алена к материнству