Александра Тургенева и лег животом на длинный стол.
– Ждите, – отпустил он братьев.
Те послушно вышли.
В это время явился Кривцов, стал что-то громко рассказывать, на него все зашикали: Пушкин пишет в кабинете. Про Михайловский замок! Про цареубийство!
Кривцов потер ладонями, предвкушая что-то уж очень резкое, противоправительственное. Такая тема, без этого не обойтись.
Через полчаса Пушкин вышел, весьма довольный собой. На вопрос, где стихи, похлопал себя по сюртуку.
– Был уговор, читай немедленно, – вскричал Николай.
– Читай! – поддержал его Кривцов.
– Не было уговора, был уговор написать, я должен еще перебелить!
– Ты лжешь, сударь! Был уговор, что ты напишешь тут же, а стало быть, и прочитаешь! – не сдержался Николай.
– Что?! Я лгу?! К барьеру, немедля! – взорвался Пушкин.
– Арзамасцы, побойтесь Бога!
Сверчок! Варвик! – воззвал Александр Иванович, называя их арзамасскими именами.
Насилу ему удалось развести их по углам, уговорить Пушкина прочитать хотя бы несколько строф. Тот согласился, но нехотя. Услышав первые строфы, Николай бросился Пушкину на грудь и, всегда сдержанный, чуть не разрыдался.
– Вот теперь я уверен, ты – великий поэт России! Тебе нет равного по чистоте слога, воображению и вкусу. Брось все, езжай домой, пиши, завтра ода будет ходить в списках.
Пушкин задумался:
– Ты так уверен, что мне этого хочется?
– Хочется, хочется, – уверил его Николай. – К тому же здесь ты не волен! – патетически воскликнул он.
– Вся Россия будет ее читать!
Пушкин пожал плечами, пожалуй, ему действительно хотелось, чтобы его читала вся Россия.
Эпизод №3
«Пушкин не был создан, как я уже вам говорил, ни для службы, ни для света, ни даже – думаю – для истинной дружбы.
У него было только две стихии: удовлетворение плотским страстям и поэзия, и в обеих он ушел далеко.
В нем не было ни внешней, ни внутренней религии, ни высших нравственных чувств; он полагал даже какое-то хвастовство в высшем цинизме по этим предметам: злые насмешки, часто в самых отвратительных картинах, над всеми религиозными верованиями и обрядами, над уважением к родителям, над всеми связями общественными и семейными, все это было ему нипочем, и я не сомневаюсь, что для едкого слова он иногда говорил даже более и хуже, нежели думал и чувствовал.
Вечно без копейки, вечно в долгах, иногда без порядочного фрака, с беспрестанными историями, с частыми дуэлями, в тесном знакомстве со всеми трактирщиками, блядями и девками, Пушкин представлял тип самого грязного разврата…
Можете представить себе, что я однажды встретил на лестнице девку, шедшую прямо в родительский дом?!
В дом, где жили его незамужняя сестра, мать!
– А вы откуда-то, простите за нескромный вопрос, ваше сиятельство, эту девку знали? – не выдержал Иван Петрович Корф…
Эпизод №4 У Гадалки
«Но пьяное любопытство