повел собранные сотни в атаку, для стрельцов и свеев обозначив свою принадлежность громким и понятным кличем: – Москва-а-а-а!!!
Казаки, не дожидаясь сшибки, тут же прыснули в стороны, словно стая спугнутых с поля воробьев, во весь опор помчались к своему лагерю. Хуже пришлось грабителям, что тащили из русского лагеря мешки и узлы, скрученные ковры и охапки оружия. Они были пешими…
Русские сотни рассыпались по всему полю широким полумесяцем, понеслись через чавкающую глину. Сверкнули серебром обнаженные клинки, соскучившиеся по крови поганцев…
Боярин Щерба, как вел сотни, так и в атаку помчался первым, прикрыв левый бок и колено щитом, в правой сжимая саблю и управляя скакуном одними ногами. Грабители улепетывали, поминутно оглядываясь и бросая поклажу, – но далеко ли ногами от всадника-то убежишь?
Налетев на отстающих, не придерживая коня, воевода рубанул каракулевую шапку справа, тут же махнул налево, рассекая овчинную безрукавку, опять ударил вправо. Тать успел отреагировать, резко наклонился, уворачиваясь от грозно свистнувшего в воздухе клинка, – но потерял равновесие, взмахнул руками, разбрасывая монеты, рухнул в грязь, и по распластавшемуся телу тут же прошли копыта кирасирского коня, скачущего почти стремя в стремя с воеводским.
Очередной тать, повернувшись, вскинул над головой тюк, закрываясь от отточенной сабли, но боярин лишь поддернул оружие выше и, промчавшись мимо, хлестко рубанул его кончиком клинка чуть ниже лопаток. Двух самых шустрых из мародеров Щерба Котошикин просто сбил грудью коня и вырвался на открытое пространство. Ненадолго открытое – ибо навстречу новому врагу уже поворачивали крикливые крылатые гусары.
Две конные лавы. Обе – уже давно растерявшие пики и рогатины, обе – порядком уставшие за долгий день, обе – забывшие про правильный строй и плотный таранный удар. Клинки в клинки, глаза в глаза, отвага против отваги.
Воевода опять выбрал для себя самого знатного из ляхов – в вороненых доспехах с вычурным, наведенным золотом рисунком. Но в последний миг путь ему заступил плечистый рыжеусый всадник на крупном скакуне, оказавшийся на две головы выше. Пользуясь ростом, враг рубанул Щербу из-за головы, еще и привстав на стременах, – однако опытный боярин вскинул щит только до уровня глаз и потому заметил, как в последний миг лях слегка подправил удар, метясь уже не в голову, а по колену. Щерба толкнул левую руку вперед, подставляя лезвию умбон[2], и тут же, под прикрытием деревянного диска, уколол врага под мышку, благо гусарские доспехи прикрывали плечи только сверху. Великан повалился – но знатного ляха за ним уже не оказалось, вместо богатого пана там обнаружился безусый юнец с испуганно округлившимися голубыми глазами. Тем не менее палашом он взмахнул весьма рьяно – воевода едва успел прикрыть лицо саблей, тут же ударил щитом вниз, самым краем, в выставленное колено, а когда юнец запоздало дернул вниз щитом – быстро и точно кольнул его в