ценить различия, Агриппа? Тебе кажется это таким легким, или ты хочешь проповедовать, как это прекрасно, хотя на самом деле ты сама тяготишься различиями. Не правда ли?
– Давай откровенно, Фриц. Как всегда. Ничего нового. Нам всегда нужно сцепиться зубами в шеи друг друга, чтобы потом скулить в унисон про свои раны. Различия важны, и это тяжелое испытание принимать их и вживлять в свое сознание, потому что человек отвергает эту идею, как иногда материнская утроба отторгает зарождающее в нем дитя.
– Но ведь мы любим других людей как раз за то, чего нам не хватает, – мягко возразила Анна-Мария. Она была такой нежной в этот момент. Ее полноватая фигура и легкий румянец придавали ей вид классической добродушной кормилицы. – Вот мне нравится в Вилли его сдержанность и утонченное чувство юмора, которые у меня напрочь отсутствуют. Я люблю повеселиться, но шучу как какая-то прачка в конце рабочего дня, – затряслась от сдерживаемого смеха она.
– Анни, – только и произнес с нежностью Вильям.
Вот уж действительно достоинство и сдержанность, чего не скажешь о других присутствующих тут с их прирожденным чувством спора, вспышками злости и какого-то первобытного раздражения.
– По твоему мне бы стоило полюбить Фрица? – напрашивалась Агриппа.
– Нет, вы как раз очень похожи, словно двойня.
– Давайте без ваших женских сентиментальностей, – ответил Фриц, – любовь оставим в стороне, пока на собаке не зажили раны.
– Фриц, дорогой, мне действительно очень и очень жаль, – тонко протянула Анна-Мария.
– И чего же тебе жаль, Анни? – уставшим тоном спросил он, – ее жаль, меня жаль, что мир рухнул без наших отношений, жаль? Себя, может, жаль, что не сбылись твои розовые мечты о том, что каждый должен иметь пару и родить кучу детей? Так?
Щеки Анны-Марии раскраснелись то ли от стыда, то ли от негодования.
– Знаешь, что? – вспылила она. – Я просто хотела выразить тебе свое сожаление…
– Опять со-жале-ние, – по слогам произнес Фриц. – Ужалить или пожалеть?
– Свое сожаление, – сделав голос более твердым, продолжила она. – В том, что твое сердце сейчас болит. Я хотела бы, чтоб ты не страдал, а радовался жизни.
– Вот послушай, ты не хочешь, чтобы я страдал. Но страдаю я, а не ты, или же ты настолько чувствительна, что страдаешь из-за моего страдания, потому что не знаешь, как вести себя с человеком, впавшим в уныние в то время, когда ты сама наслаждаешься жизнью. А кто точно может сказать, где сейчас происходит настоящая жизнь: в твоей душе или моей? Мы чувствуем свою руку лишь, когда она болит.
Анна-Мария притихла, ей и вправду было неловко, поскольку Фриц был абсолютно прав. Она тяготилась присутствием в нем той негативной энергии, которую она пыталась избежать, как спешно, бывает, проходят мимо бездомного.
– Послушай, Фриц, – присоединился к разговору Вильям. – Твое душевное состояние может