патриотического воспитания, общественного устройства, отношения между молодостью и старостью; помимо прочего, автор даёт советы и рассуждает на темы духовного и физического здоровья. Многие вопросы Логунова адресовала Травнику, исходя из воспоминаний о своей немалой педагогической практике.
С удовольствием предоставляю слово самой Елене Александровне, более полно раскрывающее её взгляды на сотрудничество с Терентием, его творчество и её отношение к литературному редактированию.
Елена Александровна Логунова:
«АХ ЖИЗНЬ, ТЫ ПТИЦА, ПРОСТО – ПТИЦА…»
Это – строка из стихотворения Терентия Травника, одного из самых любимых. Оно – про каждого из нас и про то, что вслед за птицей нам непременно стоит совершить «…в синь прекрасную полет». И разве не трепещет душа от счастья, расправляя свои крылья? Или когда, провожая взглядом птицу, по травинке ползёт к свету? Счастье – оно многогранно. И не последняя его составляющая – творчество.
Я до сих пор не знаю, почему с детства мой выбор был однозначен: учительница русского языка и литературы. Да мало ли среди детей тех, кто любит читать книжки?.. Впрочем, тому, наверное, способствовала атмосфера семьи, где всегда находилось и время, и место для друзей: и наших с сестрой, и тех, кто приходил в гости к родителям и обязательно с бумажным кульком, наполненным «Белочками», «Мишками на Севере» и прочими сладостями-радостями в красивых обёртках. Помнится, любила играть выбывшими из игры шахматными фигурками, подхватывая их тут же, и, когда завершалась очередная партия, помогала расставлять их на доске. А мама тем временем пекла на кухне пирожки для всей компании. Она, по образованию экономист, была затейницей и рукодельницей. Отец, за два года до моего рождения получивший университетский диплом, закончив философско-экономический факультет, с малых лет любил говорить со мною «за жизнь». А ещё, будучи студентом, он перечитал всю классику, русскую и зарубежную, что, судя по его воспоминаниям, вовсе не исключало радостей студенческого бытия. Книга в нашей семье была не просто книгой, а важной составляющей бытия. И мой отец до конца жизни, к закату ставшей совсем не сладкой, всегда, в любой ситуации, носил галстук и потрёпанный портфельчик с очередным литературным журналом – чаще всего это была «Роман-газета».
Пришло время, и я, завершив обучение на филологическом факультете пединститута, пришла в школу не только с новеньким дипломом, но и с таким вот настроем: не давать повода для обвинений в формализме (всегда нашего брата тюкали за это) – то есть не забить стихи и прозу, изучаемые в школе, посредством «разбора и анализа», что имело обычный результат: те творения, которые «проходили» в школе, для многих навсегда оставались нелюбимыми. При этом я обожала теорию литературы. Скорее всего потому, что в нашем институте её блистательно преподавал ныне покойный, а тогда ещё молодой, Евгений Алексеевич Костюхин: он читал свои лекции так,