багровый кровоподтек. Крови, к счастью, не было. Видимо, это успокоило девочку – посмотрев на ладонь, она неловко поднялась на ноги, цепляясь за сундук.
– Простите, ваша милость, – шмыгнула она носом. – Думала, убило меня.
– Крыса… – раздался из угла виноватый голос. – С тех пор как моему братику крыса лицо объела – боюсь я их пуще нечистого!
Вторая служанка торопливо перекрестилась, глядя в угол – в темноте там и впрямь темнело что-то напоминавшее лаз в крысиную нору.
– Вот что, – предложила я, – я сама поищу, а вы ступайте.
– Ваша милость? – обрадовано пискнула та, что боялась крыс. – Да как же вы тут одна-то?
– Франсуаза… – кажется, я все-таки вспомнила ее имя – мсье Констанс как-то на весь этаж распекал ее за чадящие свечи. – Спускайтесь, только осторожно, пока совсем тут не убились.
– Спасибо, ваша милость! – кивнув, Франсуаза присела в реверансе и поспешила к выходу, схватив за руку подругу. Ту слегка пошатывало, но ноги она переставляла споро – им явно не терпелось отсюда убраться. Ступеньки снова застонали.
Надеюсь, им хватит ума не показываться на глаза мадам, пока я не разыщу мантилью. Я подошла к зияющей пасти сундука – скорее, саркофага – мы легко поместились бы там втроем. Крепкий запах пачулей встретил меня, точно старый друг – если графиня не меняла любимые духи, то мантилья точно должна быть здесь! Так и есть – вскоре, разглядев в шелковом ворохе кусок черного кружева, я вытащила ее из-под тяжелого бархатного упелянда и груды тонкого белья. Встряхнув сплющенную находку, я убедилась – это именно она. Черный гладкий шелк, порядком посекшийся и поседевший – только кружева на оборках выглядели как новые – должно быть, графиня часто надевала подарок отца. Кружева под рукой слегка кололись – жесткие, словно новые… Я поднесла оборку к глазам и посмотрела на свет – словно через черную паутину. Из угла послышался тихий писк – или мне послышалось?
Пора возвращаться. Содержимое сундука торчало комом. Я пристроила мантилью на откинутую крышку и принялась наводить порядок. Первой в мои руки попала сорочка – тонкий лен, вышивка по горловине… Такую же вышивку я увидела на коротких кальсонах и поняла, что сорочка является предметом мужского гардероба. Вот не догадалась бы, настолько тонкое полотно… Черный корсаж из плотной саржи точно принадлежал графине – ух, какая она была стройная! Наверное, носила его, когда только-только овдовела. Синий шерстяной плащ на бархатной подкладке – короткий, вышедший из моды… Целая компания сборчатых воротничков-брыжей – словно старички в темном уголке гостиной сбились в кучку и сплетничают о Генрихе Валуа, делясь пикантными подробностями дуэли миньонов, что произошла почти полвека назад… Роскошная мужская куртка пунцового бархата, в знак траура расшитая плерёзами из золотого галуна – не иначе как по жертвам Варфоломеевской ночи, судя по фасону… Мне вдруг стало жаль, что столь великолепная вещь никогда не увидит света, будучи навеки замурованной