шейные мышцы и уже теряя сознание, извернулся и одной рукой достал из кобуры «Марево», предательский хруст позвонков и осыпающаяся на меня консистенция, бывшая когда-то человеком. Успев нажать на пусковую пластину, я оборвал жизнь этого клона возомнившего о себе невесть что. Поднимаясь и отряхивая кровавую труху со своих плеч, я понял, что что-то во мне изменилось. Словно все эти предсмертные моменты, когда я был на грани, прорвали плотину памяти в моей голове. На секунду я перевел дыхание, а затем позволил моему прошлому хлынуть наружу….
Тысячи линий вероятности подвластных мне. Люди, жизни, все привычно. Скука. Стремление все изменить. Дар или проклятье? Где-то я уже слышал это… Другой мир или другой я? Попробуем все вместе. Война, созданная моими руками, миллиарды смертей, и моя память, закованная вместе с умением управлять вариантами окружающего мира. Я другой не помнящий себя в чужом мире, осыпающемся пеплом после огня хаоса. Новая жизнь или нелепая попытка? Не знаю, просто живу, как обычный человек. Путешествия, приведшие меня к клубку вероятностей. Я умираю на космической станции, мой дар спасает меня, заставляя одного недочеловека сойти с ума и убить своего создателя, чтобы помочь мне. Битва с этим «существом». Победа чуть не убившая меня. Я вновь ощутил вкус к жизни. Странные мысли. Непривычные эмоции. Раскаянье о содеянном. Пытаясь обрести себя, уничтожить весь мир. Вновь взять невидимые нити вероятностей, но в этот раз, чтобы вести людей к великому будущему. Забыть эгоизм и гордыню. Пожертвовать собой ради всех. И понять, что дар должен нести благо. Все-таки дар, а не проклятье, понял я…
Человек взглянул на проплывающую внизу голубую планету. Он видел всё, что могло случиться с теми, кто жил на ней. Он знал, что теперь у него другая судьба. И он не может изменить её, так как осознал своё предназначение. И пусть теперь мир знает, он в надежных руках….
№ 5. Оставь свой след
– Подбавь-ка огоньку, Семеныч. А то я вижу, совсем расслабились ироды проклятые, – покряхтывая, произнес кряжистый дед, сидевший на громоздком табурете.
Смачно сплюнув прямо на пол, невысокий мужичок с засаленными волосами поднялся со своего места и лениво побрел к стоявшей рядом небольшой печке буржуйке. Открыв дверцу и пошурудив внутри кочергой, он подбросил пару поленьев.
– Так-то лучше. Пущай получше прожарятся иноземцы гадюшные, – подбодрил вновь взметнувшееся пламя дед.
А корявые карликовые фигурки стали еще ожесточеннее извиваться на стальном противне, размещенным на печи. Кричать они не могли, так как ртов у них не было, а вырваться мешала стальная проволока, наглухо перетянувшая их тела словно паутиной. Но в их больших и темных глазах застыло чудовищное страдание. Треск кожных покровов и мокрый хруст костей, выламывающихся от безумной боли, единственные звуки, которые отражали эту бесконечную пыточную какофонию.
– Капитон, может стоить Мишку разбудить, пора уже вахту-то сменить, – обратился к деду Семеныч.
– Да