с маниакальностью. Когда вышла в свет его книга «Заметки по поводу нескольких регионов Африки», его эксцентричные домыслы о судьбах ранней белой цивилизации в Конго стали предметом насмешек. В 1765 году бесстрашного исследователя поместили в психиатрическую клинику в Хантингдоне.
Сумасшествие было свойственно всем Джерминам, но они, на радость людям, не отличались плодовитостью. Генеалогическое древо не разветвилось, и Артур оказался последним в роду. Еще неизвестно, как бы он поступил, получив злополучный предмет, если бы род на нем не заканчивался. Семейство Джерминов и до него не отличалось привлекательностью – что-нибудь да портило внешность каждого в роду, но Артур превзошел всех. Судя по портретам предков в родовом поместье Джерминов, до сэра Уэйда еще попадались приятные лица. Сумасшествие в семье, без всякого сомнения, пошло от сэра Уэйда. Его безумные истории об Африке одновременно потешали и ужасали его немногочисленных друзей. Сумасшествие проявилось и в его коллекции раритетов и образцов: нормальному человеку не пришло бы в голову собрать и сохранить нечто подобное. Но что особенно потрясло окружающих, так это поистине восточное затворничество, на которое он обрек свою жену. По его словам, она была дочерью португальского торговца, с которым он познакомился в Африке. Ей не нравился английский образ жизни. Леди Джермин приехала вместе с мужем и младенцем сыном из второй, самой долгой его экспедиции, а потом сопровождала его в третьей, последней, откуда не вернулась. Никто и никогда не видел леди Джермин лицом к лицу, даже прислуга. Она отличалась своеобычным, весьма вспыльчивым нравом. Во время своего короткого пребывания в родовом поместье Джерминов она жила в дальнем крыле дома, общаясь лишь с мужем. Сэр Уэйд проявлял особую заботу о своем семействе. В Африке он никому не доверял своего сына, если не считать неприятной на вид черной служанки родом из Гвинеи. Вернувшись после смерти жены в Англию, он взял всецело на себя попечение о сыне.
Друзья сочли сэра Уэйда сумасшедшим из-за разговоров, которые он заводил, особенно когда бывал навеселе. В рациональном восемнадцатом веке эксцентричные рассказы ученого о диких зрелищах и диковинных происшествиях под луной в Конго казались по крайней мере неблагоразумными. А он живописал гигантские стены и колонны вымершего полуразрушенного города, увитого лианами, влажные каменные ступени, ведущие в мрачную бездну подземных сокровищниц и невообразимых катакомб. Всех особо поразили бредовые вымыслы о живых существах, обитающих на руинах города, – полузверях из джунглей, полулюдях из языческого города. И Плиний проявил бы изрядный скепсис, описывая подобные фантастические сущности. По словам сэра Уэйда, они, возможно, появились после того, как в опустевшем городе среди стен, сводов и резных колонн поселились человекообразные обезьяны. Вернувшись из последней экспедиции, сэр Уэйд стал еще более словоохотлив, особенно после третьей кружки в «Голове рыцаря». С жаром, приводившим слушателей в содрогание, он похвалялся